Правда, потом выяснилось, что Игорь лично ничего не сжег.
Он развлекался сравнительно безобидно: отламывал спичечные головки и закладывал их в самодельный калейдоскоп вместо стекляшек. Я была потрясена, когда впервые посмотрела в такой пироскоп. Я даже не знаю, с чем это можно сравнить. Таким должно быть небо где-нибудь в центре галактики, в самой гуще вспыхивающих, сталкивающихся звезд и кипящей огненной материи.
Игорь построил пироскоп и, конечно, показал Алиске, ну и очень скоро об этом узнала вся школа. Появились подражатели, а они всегда портят дело. Сгорел дом на Пушкинской, в шести других местах с трудом потушили пожары.
За спичками, конечно, стали присматривать, но Игорь к этому времени и сам отказался от спичек, ему не нравилось их пламя.
Он взялся за химию и за год научился получать многослойные крупинки, которые горели без дыма и давали пламя с меняющейся цветной окраской.
Я осмотрела лабораторию, которую он устроил во дворе, в сарае, познакомилась с его дальнейшими планами, послушала, что говорят в народе, и поняла: надо срочно спасать родной город. Пироскоп я отправила ценной бандеролью Насте, и через три недели Чуваева пригласили в московскую школу с химическим уклоном. В последний момент в это дело вмешалась Аляска и чуть было все не испортила. Пришлось обещать, что после восьмого класса я ее тоже заберу в Москву.
Эта история меня кое-чему научила, и в Москве я контролировала Игоря, хотя мне хватало и своих забот. Первые полгода прошли спокойно. Но после зимних каникул Игорь позвонил и сказал, что ему поручили сделать доклад об алхимии. Помогите, говорит, найти что-нибудь о ксантосисе, хочу показать на практике. Понятно, я всполошилась. Кто его знает, что это за ксантосис и как его показывают на практике!..
Помчалась в библиотеку, выписала груду книг по истории химии и стала искать таинственный ксантосис. К счастью, выяснилось, что ничего страшного нет: ксантосис — операция волочения. Берут какой-нибудь сплав и придают ему внешний вид золота. Есть еще и лейкосис — это когда сплав подделывают под серебро.
Ну я кое-что выписала для Игоря, работы там было на час, только и всего. Но я просидела до закрытия читального зала и на следующее утра пришла снова. Алхимия заинтересовала меня помимо доклада. Я, например, раньше не знала, что эпоха алхимии продолжалась свыше тысячи лет. Я стала размышлять об этом долгом тысячелетии, и у меня появилась потрясающая идея.
Алхимиков влекло золото, они надеялись получить его с помощью философского камня из ртути, серы и мышьяка. И вот тысячу лет усилия алхимии (а она тогда была основной экспериментальной наукой) концентрировались на одном направлений. Совершенно нереальном! И лишь попутно делались полезные открытия. Работали, например, со ртутью — и обнаруживали киноварь, сулему. Изучали превращения серы — и открывали сульфаты меди и цинка. Все открытия этого тысячелетия связаны с основной алхимической линией.
Представляете, что получается?
Ценится золото — и лучшие умы тысячу лет изучают превращения металлов. Ну, а если бы ценилось не золото, а нечто другое? Хотя бы еловые шишки — при условии, что они очень редки.
Тогда тысячи лет искали бы способы получения еловых шишек.
Иное направление поисков и, следовательно, совсем иная цепь сопутствующих открытий. Наверное, за тысячу лет научились бы выращивать самые фантастические растения. Кто знает, каких успехов достигла бы биология…
Я целыми днями просиживала в читалке. Ссорилась с библиографом, его раздражало, что я не могу ясно сформулировать тему.
От алхимии я перешла к географии. Эпоха великих географических открытий — снова погоня за золотом. Жажда золота определяет маршруты экспедиций: считается, что богатые золотом страны лежат на континентальных побережьях, там, где впадают в океан большие реки. «Я делаю все возможное, — писал в своем дневнике Христофор Колумб, — чтобы попасть туда, где мне удастся найти золото и пряности». Золото и пряности… Временами пряности поднимаются в цене выше золота и сразу же меняется главное направление поисков: мореплаватели ищут уже не Эльдорадо, а «пряные острова», с их зарослями корицы, перца, гвоздики, мускатного ореха. Карл Первый приказывает Магеллану: «Поскольку мне доподлинно известно, что на островах Молукко имеются пряности, я досылаю вас главным образом на их поиски, и моя воля такова, чтобы вы направились прямо на эти острова». Если бы ценились не золото и пряности, а какие-нибудь особые ракушки, иной была бы вся история великих географических открытий.
Вначале это привлекало меня чисто теоретически. Получались любопытные мысленные эксперименты. Допустим, вместо «золотой» алхимии была бы «магнитная». Ценность монеты определяется весом поднимаемой гирьки, разве плохо? Золото блестит — в этом его достоинство… в глазах дикаря. Зато у магнита удивительные свойства, каждая монета была бы компасом. Так вот, «магнитная» алхимия: трудно даже представить, сколько открытий сделали бы алхимики за тысячу лет. Они бы, например, легко обнаружили, что магнитные свойства исчезают при определенной температуре, и открыли точку Кюри на полторы тысячи лет раньше… Превращение неблагородных металлов в золото практически неосуществимо до сих пор (ядерные реакции не в счет — они дают ничтожный выход), в сущности, алхимия с самого начала оказалась в тупике. Ксантосис, имитация золота, таков предел «золотой» алхимии. А «магнитная» алхимия шла бы от открытия и открытию и вместо жалкого ксантосиса овладела бы электромагнетизмом…
И вот однажды меня осенило: а ведь современная наука тоже развивается по определенным линиям. Конечно, теперь нет одной господствующей линии, но что это меняет? Природа, вселенная, материя неисчерпаемы — должны существовать бесчисленные пути их исследования, и мы выбираем лишь те пути, которые связаны с сегодняшними представлениями о ценностях.
У меня был билет в консерваторию; Святослав Рихтер играл Первый концерт Рахманинова, я так ждала этого вечера — и вот сидела в зале и не могла сосредоточиться из-за сумасшедшей идеи: а что, если сменить систему ценностей?
В самом деле, взять и поставить такой эксперимент. Иная система ценностей — значит иная система целей. Откроются совершенно новые поисковые линии.
Сейчас мы их не замечаем, они для нас как невзрачный магнитный железняк для алхимика, ослепленного призраком золота…
Не может быть и речи о том, чтобы наука — ради эксперимента — изменила свою систему целей. Опыт придется ставить на одном человеке. Снова, как и с Настей Сарычевой, я буду перестраивать мышление человека.
И снова возникнет вопрос о риске: опыт закончится, а мышление навсегда останется перестроенным.
Если бы не музыка, я бы, наверное, не решилась.
3
Нет, музыка здесь ни при чем.
Систему развития фантазии я нащупала более или менее случайно, меня терзали сомнения: смогу ли я придумать еще что-нибудь?
И вот появилась такая великолепная идея, как же было от нее отказаться…
4
Три года назад мне не хватало уверенности в своих силах. Сегодня уверенности сверхдостаточно, не мешало бы чуточку убрать, я это сама понимаю, и все-таки меня неудержимо влечет к новым приключениям. И то же самое ощущение: смогу ли? Потому что, если не смогу, — какое значение имеют все предыдущие удачи?!