– Да какового такового!!! Нет там никакого преступления! Вы ж сами вчера говорили…
– Что я говорил?! Кто из нас был на месте происшествия - вы или я, так, значит, это самое! И что это за манера прятаться за мнение начальства, что за стремление к угодничеству? От вас, как и от любого представителя правосудия и закона, требуется принципиальность, твердость и самостоятельность - так значит, это самое! - Казалось уже, что Матвей Аполлонович не сидит за столом, а стоит за трибуной в заснеженной ночной степи, и вокруг него свищут пули басмачей и рецидивистов. - Странные у нынешнего молодого поколения взгляды: требуют принципиальности от других, а вот сами… так, значит!
Он помолчал, чтобы успокоиться, а затем продолжал:
– Конечно, если собирать улики так, как вы, товарищ Коломиец, собирали там бумаги и стаканы, то их никогда и не будет. Нет, я, конечно, не утверждаю, что совершено преступление, что смерть была насильственная, все такое, - но ведь неясно пока, что и как, так, значит! Странно все-таки помер академик в полном расцвете сил. Вот ты говорил (то, что Мельник перешел на “ты” по отношению к подчиненному, свидетельствовало, что гроза миновала), что Загурский назвал покойного Тураева “Моцартом теоретической физики” - так, значит? А в таком случае сам-то Загурский уяс не Сальери ли?
Матвей Аполлонович значительно взглянул на Шандыбу и Канцелярова. Те, в свою очередь, со значением переглянулись: “Наш-то Мельник-то - ого-го!…”
– Вскрытие уже было? Где акт?
– Не было еще вскрытия, - угрюмо ответил Стась. - Главный медэксперт по вызову уехал в район, сегодня вернется. Приказал без него не вскрывать.
– Правильно, чувствует ответственность Евдоким Николаевич. А ты не прочувствовал, не проникся - так, значит! И схалтурил… Ну ладно: со стаканами ничего уже не исправишь. А бумаги, пан Стась, до 13.00 должны быть здесь. Найди пана Загурского, извинись и отними. Ознакомимся, снимем копию и вернем, пусть хоть в рамочку вставляет - так, значит? Усвоили, младший следователь Коломиец?
– Да.
– Исполняйте. Ух, молодежь нынче пошла! Р-р-разгильдяи!…
У Стася после этого разговора горело лицо и тряслись руки; курить хотелось просто невыносимо.
“Затянуться дымком… думать ни о чем другом не могу. Главное: за что? Вчера же он сам меня посылал так, для соблюдения приличий”.
…В наше время быстрого обмена информацией события развиваются стремительно и соответственно этому стремительно изменяются их оценки. И когда, идя на работу сегодня утром, Матвей Аполлонович увидел в газетах - да не в местных, а в центральных - некролог А. А. Тураева (с портретом), да еще увидел, какие подписи стоят под этим некрологом, он крепко призадумался.
Ой, не следовало ему вчера высказываться Штерну в том духе, что все-де умрем и нечего из-за смерти академика тревожить прокуратуру! Ой, не следовало ему так легкомысленно инструктировать Коломийца!… И Мельник решил наверстывать упущенное.
Стась позвонил в институт теорпроблем. Ответили, что Евгений Петрович еще не пришел, ждут.
Он спросил домашний телефон Загурского, позвонил - трубку никто не поднял. “Наверно, в пути”. Подождав минут двадцать, он снова позвонил в институт. Та же секретарша ответила, что Загурского все еще нет.
– Может, он в другое место направился?
– Нет, Евгений Петрович в таких случаях предупреждает. Видимо, задержался дома.
Коломиец снова позвонил на квартиру - с тем же результатом. “Телефон у него неисправен, что ли? Надо ехать”. Начальственный втык всегда предрасполагает человека к двигательным действиям.
На этот раз он добрался до четырехэтажного старого дома на Пролетарской на троллейбусе.
В подъезде, в который вчера вошел Загурский, Стась нашел в списке жильцов номер его квартиры, поднялся на второй этаж. Там перед обитой черным дерматином дверью с никелированной табличкой “Д-р физико-математических наук Е. П. Загурский” стоял, задумчиво нажимая кнопку звонка, рослый полнеющий брюнет в парусиновом костюме. Стась остановился чуть позади него, любуясь великолепной, какой-то картинной шевелюрой. Просигналив еще пару раз, незнакомец обернулся к Коломийцу, показав сначала профиль (чуть покатый лоб, нос с умеренной горбинкой, четкий подбородок), а затем и фас; если бы не мелкое, искаженное сиюминутными заботами выражение лица, голова незнакомца была бы похожа на голову Иоанна Крестителя с картины Иванова.
– Вы тоже к Евгению Петровичу? - спросил брюнет.
– Да.
– Что за мистика, куда он мог деться? Я уже везде обзвонил, - он снова надолго нажал кнопку; за дверью приглушенно прозвенело - и снова тишина.
– Он что, один живет? - поинтересовался Стась.
– Сейчас да, увы, - конфиденциально понизил голос брюнет. - Уже третий месяц как жена покинула…
(Коломийцу вспомнилось вчерашнее высказывание Загурского о Халиле Курбановне: “Преданная женщина, такие бывают только на Востоке…” - в нем прозвучала непонятная ему тогда горечь.)
– Ну, все ясно, пошли, - сказал незнакомец. Внезапно он смерил Коломийца оценивающим взглядом. - Простите, а ваш визит к Евгению Петровичу столь же неудачный, к сожалению, как и мой, не связан с кончиной академика Тураева?
– Связан. Я из городской прокуратуры.
– Даже?! А… Впрочем, полагаю, что в таких случаях излишнее любопытство… э-э… излишне. Я же, разрешите представиться, ученый секретарь Института теоретических проблем Хвощ Степан Степанович. Это ведь я к нему из института прикатил, к Евгению Петровичу-то. Вы не представляете, что у нас сейчас делается: сплошное уныние и никакой работы. Обращаются ко мне, а я ничего толком не знаю… Ну, будем надеяться, что мы разминулись в пути и он уже на месте.
Они спустились, вышли на улицу. Хвощ оглянулся на дом.
– И окна открытые оставил, и даже балкон… что значит мужчина остался без хозяйки. Ведь если дождь с ветром, то воды полная квартира.
Коломиец остановился, почуяв недоброе.
– А где его окна? Вот эти, над подъездом?
– Да-да. Тут и ворам забраться - раз плюнуть!
Сквозь полузасохшие виноградные лианы блестела стеклами открытая балконная дверь. Залезть действительно было просто: балкон соседствовал с бетонным навесом над дверью подъезда, а забраться на него можно было, став на выступ фундамента и подтянувшись на руках. Коломиец (радуясь в душе, что наконец-то его гимнастические данные пригодились в следственной практике) так и сделал на глазах изумленных Прохожих. С плиты навеса прыгнул на край балкона, перемахнул через перила, раскрыл шире дверь, заглянул в квартиру, - сердце сбилось с такта.
Загурский был здесь. Он лежал на тахте, и, как ни неопытен был следователь Коломиец, и то сразу понял, что Евгений Петрович не спит, а мертв. Стась обернулся к стоящему внизу с задранной головой ученому секретарю:
– Поднимитесь сюда… Нет-нет, по лестнице! - И осторожно, стараясь ничего не задеть, прошел через комнаты в коридор открыть дверь Хвощу.
Вместе они вернулись в спальню. Степан Степанович сразу догадался, что случилось нечто из ряда вон выходящее, ничего не спросил у Коломийца и только, войдя, молвил севшим голосом:
– Как же это?…
Коломиец на сей раз действовал оперативно и по всем правилам, понимая, что дело нешуточное: вызвал по телефону судебномедицинского эксперта, доложил Мельнику (который от растерянности сказал довольно глупо: “Ну вот видите!…” - будто случившееся подтверждало его правоту), разыскал дворника - нужны были понятые; вторым понятым согласился быть ученый секретарь.