Теперь все смотрели на Никонова. Тот опустил глаза, поднял брови.
– И да, и нет, - сказал он. - Как образное понятие - да, но скорее в беллетристике, чем в психиатрии. Например, средства массовой информации, рекламу, комиксы и тому подобное называют иногда “психическими ядами”, оболванивающими сознание широких масс. Но ведь от них еще никто не умирал. Реальные же яды, от которых у человека может произойти расстройство психики, - они медикаментозны, а не информационны.
– Понятно, - сказал Мельник. - Ну а какое же ваше мнение по существу данного дела? Уж вам-то здесь грех отмалчиваться, Кирилл Романович, так, значит! Я на вас сильно рассчитываю…
Никонов, не поднимая глаз, чтобы не видеть немилых его сердцу сотрудников отдела, потянулся через стол, придвинул к себе папки с личными делами Тураева, Загурского и Хвоща, раскрыл, стал изучать и сравнивать фотографии.
Воцарилась тишина.
– Ага! Вот у этого есть, - пробормотал судпсихиатр. - И у этого, хотя не столь ярко выражена…
– Что - есть? - Мельник нетерпеливо подался к нему.
– Складки Верагута. На обоих, между прочим, глазах.
– Где, где? - оживились сотрудники, сгрудились, рассматривая фотографии.
Действительно, верхние веки и у Тураева, и у Загурского имели характерные для людей с эмоциональной, психически восприимчивой, ранимой натурой скос вниз и к вискам.
– Да, верно. Смотри-ка, а мыто и не заметили, - сказал Шандыба.
– А вот у Хвоща нет, - сказал Стась.
– Так ведь Хвощ умер от инсульта, а они - нет, - сказал Бакань.
– А на паспортной вроде и у Хвоща есть, - сказал Канцеляров. - Или это ячмень, а, Кирилл Романович? Я не разберу.
– Постойте, постойте, - сказал Мельник. - Ну складки Верагута, и что?
– Штрих, - сказал Никонов. - Натуры.
– Так! - Мельник яростно хлопнул ладонью по столу, и все замолкли. - Ни черта вы все не можете придумать, потому что это не магазинные хищения, не насилия и не прочая уголовщина!… Не доросли вы, граждане, до интеллектуальной криминалистики. Впрочем, не стану скрывать, и я тоже… - Матвей Аполлонович помолчал, вздохнул, повернулся к Коломийцу. - Что ж, пан Стась, сочувствую, сожалею, переживаю… так, значит! - но помочь не в силах. Дело остается на тебе. Хоть сам изучи все теории о пространстве-времени, но выясни, в чем убийственная сила этих бумаг. И покойников, как ты сам понимаешь, больше быть не должно. Все!
После перерыва Коломиец ушел из отдела в Парк имени Тактакишвили, ушел от, сочувственных взглядов одних сотрудников и иронических - других, бежал от тягостного сознания своей беспомощности. Слева от его скамьи был пейзаж с киоском и двумя отцветающими акациями, справа - пейзаж с “чертовым колесом” и ракетной каруселью, позади несла воды, катера, окурки, пятна нефти река Катагань.
“Уволюсь, брошу все, не по мне это занятие! Первое серьезное дело - и уже два покойника на мне. На мне, на мне, потому что не сообразил, не раскрыл… То ли ума недостает, то ли характера?… И того и другого скорее всего. Ну вот что теперь делать? Все верно: иные варианты, кроме как с психическим ядом, отпадают. Но в чем он, этот яд?” Стась раскрыл портфель, достал листки с записями Тураева - четыре четвертушки с красным обрезом, исписанные нервным, бегущим почерком. Теперь на него от них пахнуло могильным холодом.
“Ну попробуем еще”.
…Искушенный читатель мог заметить, что автор упустил уже по меньшей мере три удобных места в своем повествовании, где можно было изложить содержание тураевских бумаг. По правде сказать, он охотно упустил бы и все остальные - но нельзя, не получается. Тем не менее, поскольку автор ничуть не заинтересован в уменьшении читательского поголовья, он от души рекомендует читать приводимые ниже записи - во всяком случае, по первому разу - бегло, не углубляясь в их суть. (“Читай ты эти клятые бумаги, только не вникай!” - как советовал своему приятелю один чеховский герой.) А то, не ровен час, и в самом деле не удастся иному читателю благополучно дойти до конца этой увлекательной истории. А уж коль скоро удастся, то можно будет и перечесть - с чувством, с толком, проникая в самые глубины мысли и духа покойного академика.
“Постигнуть можно мир, постигнуть можно жизнь… Но как постигнуть то, чем постигаешь?” - записал Тураев вверху первого листа.
И Коломиец представил, как он ходил по своему кабинету в дачном мезонине - от дивана к фикусу мимо стола и книжных стеллажей, потом обратно от фикуса к дивану, курил, морщил от дыма и размышлений свое тонкое, бледное лицо; потом останавливался у стола, записывал одну-две фразы, снова ходил, останавливался у окна, смотрел на темный лес над белесо-туманными прудами - и думал, думал, думал…
“Попробуем с самого начала: мир существует в пространстве (это три измерения) и во времени (еще одно). Всего четыре измерения, что бы под ними ни понимать. Начало координат в пространстве - это “я”, начало координат во времени - настоящее, следовательно, отсчет и ориентация в четырехмерном материальном пространстве - это “я - сейчас”, “мое” состояние в настоящее время… Утрамбовано. Мы часто пишем и говорим: представим себе то-то… Это не значит, что мы всегда можем все представить; это значит лишь, что мы можем произнести такие слова. Например: “Представим себе четырехмерное пространство…” - и не выйдет. Двухмерное, поверхность - пожалуйста; трехмерное - тоже. И все. А надо бы… Можно так: отбросить одно из трех пространственных измерений и представлять себе “трехмерное пространство-время”. В принципе это ничего не меняет: все тот же океан материи, часть коего - “мы”. Я.
Пусть я ввинчиваюсь по надлежащей траектории в материальную пустоту, пусть меня несет материальный поток времени - не в этом дело. А вот в чем: объемное пространство “я” обозреваю во все стороны от себя - вверхувнизу, позади-впереди, слева-справа. Четвертое же измерение - время - реально зарегистрировано “мною” (да и всеми нами) только в одну сторону от “я - сейчас”, в прошлое. Будущее нам неизвестно. Его как бы нет.
Это с точки зрения “я - сейчас”. А с точки зрения “я - год назад” - это ведь тоже было в свое время “сейчас”? С этой точки будущее - во всяком случае, за истекший год - определенно существует. Оно вполне однозначно и известно.
То есть весь опыт прошлого - того самого “прошлого”, которое раньше было “настоящим”, а еще ранее - туманным, неопределенным “будущим”, - убеждает нас, что и по 4-му измерению мир наш продолжается в обе стороны от “я - сейчас”. И, видимо, так же далеко в будущее, как и в прошлое, как и по пространственным направлениям. Может быть, даже бесконечно далеко…
Словом, мир существует во времени так же, как существует и в пространстве. Именно эта равноправность 4-го измерения и приводит к геометрическому 4-мерному океану материи, в коем потоки “времени” могут течь куда угодно…
“Мир существует в пространстве и времени” - какой зловещий смысл приобретает теперь эта фраза! Неужели нет выхода?
Прошлое однозначно. Весь опыт прошлого, который может быть подтвержден киносъемками, магнитными записями и т. п., неопровержимо свидетельствует, что во все прошлые моменты каждое тело (в том числе и “я”, и каждая часть моего “я”, и каждая часть этой части, вплоть до клетки) занимало вполне определенные места в пространстве. Что это значит? Если прикрепить к такому телу фонарик, то в черной пустоте 4-мерного пространства оно образует светящуюся линию - траекторию; у одних тел - плавную, у других извилистую, но у всех - единственную, без разветвлений.
А теперь продолжим эту светящуюся линию вперед от “я - сейчас”: там она тоже однозначна, без развилок - ведь когда это будущее станет прошлым, она будет только такой!
Но ведь “будет” объективно означает “есть”-. Мир существует в пространстве и времени. Существует целиком - холодный застывший мир материя, в коем все уже есть.
“Движенья нет”, - сказал мудрец упрямо.
Другой смолчал - и стал пред ним ходить.
Сильнее бы не смог он возразить…” Первый мудрец - это Зенон, который в развитие идей своего учителя Парменида очень ловко доказывал, что быстроногий Ахиллес никогда не догонит черепаху.