– Благодарю, Рей, но ты прав лишь отчасти. Больше мне твои продукты не потребуются.
– Смотрите, док, вам жить.
Тронхейм помахал рукой. Вездеход тронулся с места и вошел в шлюзовую камеру.
НАТАЛЬЯ СОКОЛОВА Дезидерата
ДАМА В КРАСНОМ ПЛАЩЕ
(Визит первый)
– Он тут у вас… Вы прячете его, я знаю!
Это сказала красивая стройная женщина, которую Писатель никогда до этого не видел. Она внезапно появилась в комнате, резко подошла к его письменному столу.
Дождевые капли сползали вдоль ее ярко-красного непромокаемого плаща, сапоги оставляли отчетливые следы на полу.
Надо сказать, что Писатель привык к странным посетителям.
Он жил на окраине города в одноэтажном старом доме, окруженном запущенным садом, где жили еще дед его и прадед, двери в дом никогда не запирались, любой мог войти и начать с ним разговор о чем угодно.
– Он тут у вас. Я знаю точно. Не вздумайте отрицать! - сказала незнакомка властно, откидывая назад капюшон, красный на черной подкладке. Тяжелая масса ее темных волос была небрежно подколота, отдельные пряди змеились, падали на щеки, на шею, да и вообще казалось, что собиралась она наскоро, в большом волнении.
– Если так… Ищите, пожалуйста. - Писатель, который хорошо знал, что он один в старом доме, едва заметно пожал плечами. - Будьте как дома, сударыня. - И, приподнявшись со стула, вежливо поклонился. - Надеюсь, вам не помешает, если я продолжу работу? Не беспокойтесь, я могу работать в любых условиях.
Он всегда был вежлив с красивыми женщинами. Сам некрасивый, с грубо вылепленным носом и лохматыми бровями, он тонко ценил и понимал красоту, считал, что красота - это тоже своего рода талант, важный вклад в жизнь общества, что красивый человек освещает и украшает землю.
Женщина не ответила на его поклон, не назвала себя, только нетерпеливо и презрительно вздернула голову. И стала рыскать по комнате, беззастенчиво подымая занавеси, заглядывая за книжные шкафы, с каким-то ожесточением толкая попадающиеся на пути стулья. Красная дама. Разгневанная красная дама. Какой ей подошел бы маскарадный костюм? Коломбина?… Нет, не то. Разглядывая исподволь чеканный профиль незнакомки, Писатель наконец нашел то, что искал: “Медея. Или Медуза-Горгона? Нет, та была страшилом. Именно Медея, служительница черной богини ночи Гекаты”. И он невольно задумался над тем, что античная литература, хотя и дошедшая в обрывках, дает нам законченную галерею типов, к которой мы без конца возвращаемся, почти ничего не имея добавить.
…Незваная гостья уже чинила розыск в коридоре, потом в соседней комнате, там что-то трещало, падало. Писатель сидел и спокойно курил трубку, только иногда немного морщился при мысли о том, как грязно у него может быть где-то под диваном или за дверью на кухне. Старушку, которая приходила готовить и убирать, он всегда старался спровадить возможно скорее, ее заботливые хлопоты мешали ему думать. А пыль не мешала, она вела себя очень тихо.
Он наклонился над чистым листом бумаги и написал: “Стояло раннее, очень раннее утро…” За его спиной скрипнула дверь.
Писатель, не докончив фразы, обернулся. Незнакомка разительно изменилась, это было другое лицо. Блистательная улыбка играла на ярких губах, горькая складка на перено. сице разгладилась, исчезла, сузившиеся глаза смотрели лукаво, кокетливо, они дразнили.
– Ну, кажется, пришла пора покаяться… Я держала пари с приятелем, что войду к вам в дом. “Да как же ты войдешь?” - “О, самым эксцентричным образом”. И разве я не сдержала свое слово? Нет, не надо меня провожать, спасибо, я знаю дорогу. Я теперь отлично знаю весь ваш старый смешной дом… от чердака до…
Ушла. В узком коридоре мелькнул на прощанье коротким взмахом ее красный плащ на черной подкладке - дьявольский плащ из средневековой легенды. Хлопнула вдалеке входная дверь. И все стихло. Только за полуоткрытым окном монотонно моросил мелкий дождик, шурша в листве кустов.
Что это было? Что, собственно, произошло? Он сидел и курил трубку, поставив локти на лист бумаги с недописанной, оборвавшейся длинным удивленным росчерком строкой. Разглядывал опрокинутый стул посредине ковра, следы мокрых сапог на паркете. Начало. Да, начало истории - без окончания. Вот и еще одно начало чужой истории, которое для него обрывается многоточием. Узнает ли он когда-нибудь продолжение? Навряд ли.
Поверить ей или не поверить?
Трубка погасла, но ему не хотелось ее зажигать. А если поверить, то когда - в первой фразе или второй? Несомненно, она играла, но сначала или потом? Чертовски красивая женщина. Хотя что-то в этом лине, пожалуй, есть неприятное.
Может быть, тонко вырезанные ноздри… или слишком близко посаженные глаза… А что, если она поссорилась с приятелем и отправилась сюда, желая вызвать его ревность? С нее станет. И теперь того и гляди получишь пулю в окно - ни за что ни про что, не согрешив ни делом, ни помыслом. Это было бы обидно.
ЛЮДИ С ЗОНТИКАМИ
(Визит второй)
В окно влетела пуля.
Она разбила стекло книжного шкафа, по которому звездообразно разбежались ломаные линии трещин, осыпала ковер брызгами стеклянной пыли, отскочила, по-видимому, от одного из толстых, одетых в кожу, старинных фолиантов, рикошетом попала в край письменного стола, оцарапав его, мягко ударилась о ковер, откатилась куда-то в угол, за мебель. “Лечь на пол? - соображал Писатель. - Или не стоит?” Какое-то внутреннее чутье говорило ему, что больше стрельбы не будет.
Да, день действительно начался странно, удивительно, ни на что не похоже. И продолжался в том же духе. Сюжет развивался стремительно, динамично, пожалуй, даже слишком динамично.
В комнату ворвались люди. Много людей. Ворвались? Нет, скорее вошли быстрым, деловым шагом, гуськом, один за другим. Они действовали удивительно умело, организованно, слаженно. Двое остались у входа - по сторонам от двери. Один задернул занавеси окна - так ловко, без малейшей запинки, как будто зти занавеси были ему знакомы с детства. И сам стал спиной к окну. Никто ни о чем не спрашивал, ничего не приказывал, все совершалось в молчании, без лишних движений и суеты, ни один из них ни разу не посмотрел в сторону Писателя. Писатель отметил про себя высокую степень профессионализма и одобрил мастерство, с которым совершалась операция, - ни в одном деле он не любил доморощенной любительщины…
Люди были какие-то одинаковые, очень приличного вида, с незапоминающимися и ничуть не изуверскими лицами, пристойно и скучно одетые, в темных пальто, шляпах, с черными и серыми зонтиками. Оружия нигде не было видно.
Выражение лиц тоже было одинаковое - незаинтересованно-скучающее, такое выражение бывает у человека наедине с самим собой, когда он утром решает, побриться ли ему до кофе или после. Любой из пришедших потерялся бы в толпе города, растворился, как исчезает пятнистый леопард на пятнистой от теней земле джунглей.
“О! Неужели правительство научилось наконец со вкусом подбирать людей для своих надобностей? - подумал Писатель удивленно. - С чего бы это?” На всякий случай он старался не двигаться, сидел, откинувшись на спинку стула, выложив руки перед собой на письменный стол. Пусть видят, что имеют дело с понимающим человеком.
Главарь банды поглядел на искалеченное стекло книжного шкафа, где от маленького круглого отверстия разбегались лучи трещин, сокрушенно покачал головой. Очевидно, он не любил беспорядка.
– Мы вам не причиним зла. Не бойтесь. - Главарь говорил все с той же подкупающей мягкостью.
– Я не боюсь, - сказал Писатель сердито, по-прежнему не снимая рук со стола, оставляя их на виду.
– Но он у вас. Нам это доподлинно известно… Он нам нужен.
– Что ж, ищите. - Но на этот раз Писатель не привстал и не поклонился. - Рад был бы выставить вас вон, но, по-видимому, не могу сделать это безнаказанно. - Он никогда не упускал случая быть невежливым с полицаями или полицейскими ищейками в штатском. - А дать вам возможность долго и с удовольствием бить меня ботинками по голове - не слишком ли жирно, шеф?