— Раньше или позже мы ее найдем, — пробормотал я.
— А сколько у нас времени?
Я взглянул на часы: Андрей отдыхал десять минут, можно сменить программу.
Он заметил, как дрогнула чашечка микрофона, и спросил:
— А что я болтаю в бреду?
Я взглянул в его глаза. Нет, в них не было страха. В них не было ничего, кроме любопытства.
— Ты звал мать. Просил, чтобы она спела песню.
— Вот как… Песню… А знаешь, какую?
Он пробовал запеть, но в горле заклокотало, и мелодии не получилось.
— Не напрягайся, — попросил я, положив ему руки на плечи.
Его мышцы послушно расслабились. Да, пожалуй, ему не протянуть и суток. Неожиданно в его взгляде сочувствие сменилось жалостью. Несомненно, он видел мою растерянность и бессилие.
— Погоди, дай сообразить, вспомнить… Значит, тебе нужен номер модуляции и характеристика ритма…
Беспомощный человек стал вдруг опять похож на командира, водившего нас на штурм бездны Аль-Тобо.
— Ты когда передал сообщение моей матери?
— Позавчера.
— Выходит, она будет с минуты на минуту. Ну так ты впустишь ее сюда. И она споет мне.
Я не находил слов. Что можно было ответить на его безумную просьбу?
— И вот еще что. Пусть модулятор себе работает на здоровье. Она не помешает ни ему, ни тебе.
Он говорил тем же тоном, каким отдавал нам когда-то команды. Он никогда не повышал голоса и не жаловал повелительное наклонение. Конечно, он на многое имел право, потому что рисковал чаще других, оставляя для себя самое трудное. Пусть Павел был смелее его, Илья — остроумней, Саша — эрудированней. Но все беспрекословно слушались только его. Если б нам пришлось хоть тысячу раз выбирать командира, мы б остановились только на нем.
Я включил четвертую программу — подготовительную. Вышел в коридор. Остановил медсестру и, проклиная себя за слабость, сказал:
— Разыщите в приемной Веру Степановну Городецкую и приведите ко мне.
Продолжая честить себя, я вернулся в палату. Почему я выполнил более чем странную просьбу Андрея? Жалость?
Нет, сработала привычка выполнять все распоряжения командира.
Дверь приоткрылась, заглянула сестра:
— Городецкая здесь.
— Пусть войдет, — сказал я.
Обычная пожилая женщина. Круглые, испуганные глаза. Даже не верилось, что она мать нашего командира.
— С ним очень плохо?
Голос ее дрожит.
— Вы не ответили мне, доктор.
Я выразительно посмотрел на нее и заметил, как в отчаянии изогнулись ее губы.
— Что можно сделать, доктор?
Да, это ее слова: в комнате, кроме нас и Андрея, никого. Ее лоб прорезали знакомые мне морщины, глаза блестели остро и сухо. Выходит, первое впечатление обмануло меня. Не случайно он был ее сыном.
— Андрей просил… — я запнулся, — чтобы вы спели песню. Вы знаете какую…
— Ладно, спою, — она даже не удивилась. — Сейчас?
— Сейчас, — выдавил я, протягивая ей стакан с тоником.
Она отрицательно покачала головой и тихо, будто колыбельную, запела:
Наверх вы, товарищи, все по местам — Последний парад наступает…У нее был приятный голос. Наверное, действовала необычность обстановки, и песня воспринималась острее, особенно слова «пощады никто не жела-а-ет».
Я искоса взглянул на Андрея. Его лицо оставалось таким же бледным, как и прежде, с невидящими, полураскрытыми глазами. Ну а чего же я ожидал? Чуда?
Я рывком придвинул микрофон и скомандовал:
— Меняю программу…
Я уже хотел было добавить «на седьмую», но подумал: а что, если сразу перескочить на одиннадцатую? Но не слишком ли резкий переход? Зато потом можно перейти на двенадцатую, и это пройдет для него безболезненно…
— Еще петь?
Совсем забыл и о ней, и о песне.
Я хотел извиниться перед женщиной, но не успел этого сделать, потому что посмотрел на Андрея. Его губы слегка порозовели. А может быть, мне это почудилось?
— Ему немного лучше, — сказала женщина.
И она заметила? Случайное улучшение? На несколько минут? Совпадение по времени с песней?
Я снова посмотрел на Андрея. Пальцы уже не были такими белыми, ногти будто оттаивали от синевы. Опять совпадение? А не слишком ли их много?
Но в таком случае… В таком случае выходит, что… Но ведь каждый здравомыслящий человек знает, что этого не может быть.
— Чепуха! — говорю я себе. Так и в самом деле недолго свихнуться. Главное — факты.
Но или факты тоже безумны, или у меня что-то неладно с глазами. Андрею явно становится лучше, и дышит он все ровнее.