Щербатов признает большие исторические заслуги Петра (в утопии — Перегоя), его роль в просвещении России. Перегон «первый учредил познания наук и военного искусства», рассказывает офирец. Но «после победоносной войны с Дысвами (шведами)» офирский император принялся за реформы «противу чаяния и противу естества вещей», которые нанесли государству огромный вред.
Так, он перенес офирскую столицу из древнего города Квамо в Перегаб. Мудрыми офирцами (читай: самим Щербатовым) сразу же «примечены были следующие злы», проистекшие от этого. «Злы» рациональные критики свели в систему и тщательно пронумеровали. Здесь перечисляются и «отдаление государей от средоточного положения своей империи», и «близость к вражеским столицам»; следствием «отдаленности вельмож от своих деревень» стало забвение, «что может тягостно быть народу» — «вопль народный не доходил до сей столицы»; сами дворяне «единый двор отечеством своим стали почитать, истребя из сердца своего все чувства об общем благе». Те обвинения, которые офирцы предъявляли своему императору, Щербатов прямо от своего имени высказывал в многочисленных статьях о Петре («Рассмотрение о пороках и самовластии Петра Великого» и др.), в известном «Прошении Москвы о забвении ее», написанном в форме письма к Екатерине II. Многие щербатовские положения были развиты впоследствии славянофилами, также полагавшими корень зла российской государственности в развитии идей, заложенных Петром Великим.
Но в утопической Офирии в отличие от реальной России политический перелом не заставил себя ждать: страна вернулась к самобытным началам, столица переехала назад в Квамо, общество стало жить по новым идеальным законам. Реформы, если они и проводились, строго соответствовали народным нуждам, были постепенны и разумны. Одна из главных забот офирцев — планомерное созидание собственного благоденствия: в стране развиваются ремесла, торговля, строятся новые города.
Судя по всему, проблема рационального градостроительства вообще сильно занимала Щербатова. В ней, так же, впрочем, как и во всем остальном, он выступил против «скороспелости правительственных мероприятий, вытекающих из ложного понятия о силе единоличных распоряжений»: «Не от воли государя или правительства, — говорил Щербатов, — зависит соделать город, но надлежит для сего удобность места, стечение народа и самый достаток жителей». Он даже предлагает сеть городского расположения с расчетом доехать до каждого города за два-три дня из любой точки страны. Этому разумному подходу, учитывающему разнообразные экономические факторы, прямо противоречила «градостроительная горячка, охватившая правительство Екатерины и внушенная планом императрицы создать из русского мещанства «третье сословие» на западноевропейский манер (А.А.Кизеветтер).
«Здравый утопизм» Щербатова по этому вопросу историки уже давно сопоставляют с воистину фантастическими городскими прожектами Потемкина. Вот, например, отрывок из «плана» Екатеринослава, представленного Потемкиным. В городе должны быть построены: «…храм великолепный, судилище, наподобие древних базилик, лавки полукружием… пропилеи с биржею и театром посередине, фабрика суконная и шелковая, губернаторский дом во вкусе греческих прелестных зданий, университет купно с академией музыкальной…» По мнению автора проекта, «жители потекут сюда во множестве с избытками своими… и многие, увидев знаменитость нового города, возжелают учиниться жителями его». Но на деле происходило иное: города, построенные по потемкинским проектам, должны были заселяться «огородниками», перевезенными административным порядком из других мест обширной России.
Утопия Щербатова в своей «идеальной» части содержит немало других язвительных намеков на «государственный утопизм» времен екатерининского правления. Сцена несложных приготовлений офирцев к встрече своего императора — явная параллель к знаменитому крымскому путешествию Екатерины («потемкинские деревни» и т. п.); мирная внешняя политика офирских правителей контрастна воинственным замыслам «славолюбивой» государыни.
Суть политических советов Щербатова может быть сведена к афоризму в духе просветительской философии, замеченному путешественником С… на стене дворца офирских императоров: «Не народ для царя, но цари для народа, ибо прежде, нежели были цари, был народ».