В предисловии к утопии «измельчание пород лошадей» объясняется как «дело очевидное, которому есть множество примеров в наше время. Не говоря уже о допотопных животных, об огромных ящерицах, которые, как доказал Кювье, некогда населяли нашу Землю, вспомним, что, по свидетельству Геродота, львы водились в Македонии, в Малой Азии и в Сирии, а теперь редки даже за пределами Персии и Индии, в степях Аравийских и в Африке. Измельчание породы собак совершилось почти на наших глазах и может быть производимо искусством, точно так же, как садовники обращают большие лиственницы и хвойные деревья в небольшие горшечные растения».
Люди 44 века научились управлять земным климатом, изобрели «книги, в которых посредством машины изменяются буквы в несколько книг», «машины для романов и отечественной драмы», получают письма с Луны. «Увеличившееся чувство любви к человечеству достигает до того, что они не могут видеть трагедий и удивляются, как мы могли любоваться видом нравственных несчастий точно так же, как мы не можем постигнуть удовольствия древних смотреть на гладиаторов».
Если «4338 год» предшествует нынешним научно-фантастическим романам, то два других фантастических произведения Одоевского близки той разновидности современной фантастики, которую называют «романом-предупреждением». «Город без имени» и «Последнее самоубийство» рассказывают о катастрофах, которые могут случиться с человечеством, «вследствие принятия ложного направления» (В.Г.Белинский).
В первом погибает колония последователей английского политэконома, автора теории утилитаризма И.Бентама. Эта колония положила в основу своей жизни тезис о пользе как главном двигателе прогресса. «Последнее самоубийство» — рассказ о том, что стало бы с человечеством, если бы учение Мальтуса о перенаселении Земли оказалось истинным и «потерялась соразмерность между произведениями природы и потребностями людей». «В обоих случаях перед нами фантастическое предположение — своего рода огромный эксперимент, развернутый от противного или — точнее — от нежелаемого» (Ю.Манн).
Но, пожалуй, наибольшей актуальностью, публицистичностью насыщены страницы русской фантастики, рассказывающие о литературе будущего. Это и неудивительно. Все русские фантасты — крупные литераторы, журналисты, активные участники историко-литературного процесса первой трети XIX века. Уже Улыбышев связывал идеальное будущее России с расцветом литературы, даже определенных литературных жанров. В своей утопии он предрекал «обращение к разработкам обильной и нетронутой руды наших древностей и народных преданий», в результате которого «возгорелся поэтический огонь, который светит ныне в наших эпопеях и наших трагедиях». «Нравы, принимая все более и более черты, всегда отличающие свободные народы, породили хорошую комедию, комедию самобытную».
Но литература будущего не всегда так совершенна для других русских фантастов. Не отличает ее и идеальное спокойствие. И странное дело, во многих ее представителях современники без особого труда узнавали черты русских писателей и восстанавливали те отношения, которые существовали между ними в ходе литературной борьбы: например, борьбы «литературных аристократов» с «торговым направлением», «Арзамаса» с «Беседой», между любомудрами и сторонниками «умеренной философии», «Мнемозиной» Одоевского — Кюхельбекера и печатными органами Ф.В.Булгарина.
Рассказчик «Путешествия к центру Земли» Булгарина попадает в мир, состоящий из трех царств: Игноранция (с латинского — «земля незнаек, невежд»), Скотинии и Светонии (состолицей Утопией). Во втором из них — стране «полуобразованности, полуучености, что гораздо хуже невежества», — он видит некоего «гуслита-философа», «малого человека, вроде Албиноса, с мусикийским орудием за плечами», который отрекомендовался ему первым философом и первым мыслителем Скотинии: «Я первый возжег светильник философии и около двух лет тружуся, хотя и не постоянно, над сооружением памятника моему величию, т. е. сочиняю книгу, которая будет заключать в себе всю премудрость веков прошедших, настоящего и будущего времени. Правда, что надо мною смеются и называют меня шутом, но за то я сержусь больно, бранюсь и сочиняю музыку для романсов и песен, которые превозносятся в кругу моих родных столько же, как и моя философия!»
Булгаринская утопия появилась вскоре после того, как в IV части «Мнемозины» была напечатана статья Одоевского «Секта идеалистико-елеатическая», из предисловия к которой следовало, что это глава задуманного обширнейшего «Словаря истории философии» должного вобрать в себя всю мудрость предшествующих веков, «привести ее к общему знаменателю». Здесь же говорилось, что автор трудится над этим словарем «уже около двух лет, хотя и не постоянно» и приглашает всех желающих принять в нем участие. Музыкальная же деятельность Одоевского была общеизвестна. Так что не оставалось никаких сомнений в том, кого изобразил Булгарин в своем «Путешествии».