— А теперь лети!
Снежок высоко пролетел вперед. Он сверкал и словно таял. Упал на сосновую ветку. Та качнулась и подбросила его. Снежок подскочил и упал на другую ветку. Та его снова подкинула.
— Вот как! — засмеялась девушка.
Снежок еще раз прыгнул — уже на самую вершину длинной ели. Там и остался. Остался, чуть покачиваемый. И светился голубовато, как луна при солнечном утре.
— Это моя луна, — сказала девушка и встала рядом с Андреем.
— У меня такой луны нет.
— Не у всякого такая луна может быть, — сказала девушка. — Чего же мы стоим, надо идти. В такой день обязательно надо идти. Но не торопиться.
— Куда же? — спросил Андрей.
— А куда угодно… Видите: дорожка вдоль берега, а там колодезный сруб.
— Знаю. Я бывал тут. Еще в молодости.
— А разве сейчас у вас не молодость?
— По-моему, нет.
— У человека всегда есть молодость.
— Не всегда.
— Всегда, — сказала девушка утвердительно. — Я это знаю точно. Вон даже колодец. Он старый, а молодость у него есть. Стоит из него глотнуть один только глоток, и сразу почувствуешь.
— Тогда стоит из него глотнуть сейчас.
— Сейчас это необязательно.
Девушка слепила еще комок снега и швырнула его вперед. Снежок упал на дорогу и рассыпался.
И тогда они тихо пошли под сосны, которые стояли, широко расступившись. Вдоль березника. Если сквозь березовую чащу смотреть на озеро, становится ясно, что вылиты березы из розоватого льда. Лед берез прозрачен, и видно, как внутри поднимаются снизу потоки, похожие на ручьи.
Так они шли молча, и Андрей чувствовал, что девушка тоже смотрит под ноги, иногда поднимая голову и глядя вперед. Там, впереди, замерла вдоль дороги аллея могучих елей. Каждая из них была похожа на целую страну, охваченную зеленым торжественным мраком.
Вошли в аллею, как в глубину пруда. Водянистый воздух шелестел, разводил перед глазами круги, полукружия, струи. Шли аллеей, словно плыли. Вышли к деревянному дому с высоким крыльцом. Перед домом на мощном пне стояла крошечная пушка и смотрела заколоченным дулом.
— Из этой пушки раньше стреляли, — сказала девушка.
— По воробьям? — спросил Андрей.
— Не нужно смеяться, — строго сказала девушка. — Из нее стреляли в честь гостей. Салют. — А почему бы не выстрелить сейчас? — предложил Андрей. — Мы разве не гости?
— Нельзя сказать, чтобы мы были гости. — Девушка задумалась. — Да и пушка сейчас забита.
В глубине сада поблескивала инеем широкая бревенчатая звонница. На ней замерло более десятка больших и малых колоколов. Маленькие висели словно купчики: важные, но простодушные. Побольше — как бояре. Девушка тронула самый меньший. Воздух вокруг улыбнулся, и разошлась в нем рябь. Девушка качнула другой колокол, побольше. В воздухе прозрачно заискрился иней. Девушка весело посмотрела в глаза Андрею. И Андрей встретился с ней взглядом. Лицо девушки, чистое и свежее на морозе, все казалось усыпанным веснушками. Глаза смотрели доверчиво голубой веселой прозрачностью. Чудилось, будто и во взгляде замерли веснушки, как замирает уносимая ветром листва.
Девушка тронула третий колокол, постарше. И закачались в воздухе хлопья снега.
— Это кто же там? — раздался позади веселый энергичный голос.
— Это мы, — сказала девушка и обернулась.
— Ну и что же, что вы!
Подошел немного приседающей быстрой походкой мужчина в куньей шапке. Сам старый, красивый, с длинным носом.
— Ну и что же, что вы! Кто вы такие? — спросил мужчина.
Он стоял в черном расстегнутом полупальто, полупустой левый рукав которого был засунут в карман.
— Это мы, — повторила девушка. — Разве не видите?
Мужчина долго стоял и смотрел, смотрел приветливо. Потом подошел к звоннице и один за другим тронул каждый колокол. Когда прогудел самый старший, сугробы вокруг колыхнулись и долго потом успокаивались.
— Вот так, — сказал мужчина строго.
— Конечно, так, — согласилась девушка.
— Слушайте с вечера. На них отбивают время. — Мужчина постоял, его лицо сделалось чуть грустным, он запахнулся и пошел через дорогу к дому. На двери этого дома было написано: «Здесь не музей, а квартира». Вдоль стеклянных стен веранды стояли кувшины, горшки, самовары.
— Я его знаю, — сказала девушка, — он добрый.
Теперь пошли через мостик мимо красного, крупной кладки, здания к лесу. В просторной роще среди сосен и елей поднимался ветер. Чувствовалось, что вокруг рощи метель уже гуляет, а здесь еще только раскачивались вершины. Потемнело, словно кто мутным взглядом уставился в глубину леса. Деревья встревожились. От них пошел такой звук, будто раскачивались колокола. Ударило впереди. Коротко. Без отзвука.
— У Маленца, — сказала девушка тихо.
Ударило сзади. Далеко, далеко. Тоже отрывисто.
— Над Кучанами, — сказала девушка еще тише.
В стороне высоко прошел тонкий удар. С отзвуком.
— В Тригорском, — девушка наклонила голову, вслушиваясь. Она немного вздрагивала от каждого удара. И замирала.
— Метель начинается, — сказал Андрей.
— Да, да, — согласилась девушка рассеянно, — скоро уже ничего видно вокруг не будет.
С вершин осыпались снега и устанавливали по лесу сухие серые сумерки. Девушка подняла воротник пальто. Зашагала медленно, как бы отсчитывала шаги.
— Пойдемте ко мне, у меня есть печка и сухие дрова, — сказал Андрей.
— Да, да…
— Я затоплю печку. В комнате станет тепло.
— В такую ночь хорошо спать на веранде. Все звенит, и кажется, что куда-то несешься… Ну ладно, до свидания.
Девушка остановилась. Лицо ее потемнело, по нему пробегали быстрые тени. Будто пробегали облака.
— Зайдемте ко мне, — попросил Андрей.
— Что вы! — улыбнулась девушка. — Я ни к кому не захожу. До свидания.
— А мы еще встретимся?
— Конечно.
— А как я вас найду? Как зовут вас?
— Я сама вас найду. Или встаньте среди леса. Или над озером. И скажите: «Ау». Хотите громко, хотите чуть слышно. Или про себя. Ну пока.
Андрей пожал ее руку.
— Не грустите, — сказала девушка.
— Что вы…
Тихими шагами Андрей направился к дому.
Метель поднялась во все небо. Она гудела в стенах и замирала за окном. Она подстерегала, прикидывалась на мгновение спокойной, всматривалась в окно, потом взвивалась и уносилась в сад. Сад стонал и, казалось, лопался от напора. В печке гудело, но сам огонь был весел. И на сердце было спокойно. Легко было на сердце. Только грохотали из-за стены чудовищные аплодисменты и крики очередного хоккейного матча да ревел приемник бешеной какой-то музыкой. Казалось, музыка эта сама участвовала в хоккейном матче, раздувала его, ломала клюшки, сносила ворота. Пожалуй, на стадион тоже пришла метель и сметала трибуны.
Андрей закрыл глаза и лицо подставил доброму теплу печки. Его клонило в сон. Только перед глазами светился небольшой комок снега, он искрился и покачивался на ветке. Однако скрежет и вой из-за стены нарастали, и сон никак не слетал. «Может, и вправду пойти на веранду?» — подумал Андрей.
Он захлопнул дверцу печки, подпер ее маленькой кочергой. Накинул большую толстую шубу и коридором сквозь музыку и аплодисменты прошел на веранду. Там на топчане лежал матрац и подушка без наволочки. Ни приемника, ни телевизора слышно тут не было. И Андрей прямо в шубе лег на постель.
Утро совсем непохоже на утро. Какой-то тревожный полет. Дрожь веранды. Дым, а не снег за окнами. Словно тебе несет, а Земля далеко. Ее не видно, только знаешь ты, что Земля тоже летит и по ней клубятся не то моря, не то облака, не то континенты. И там, на Земле, все смотрят в небо, все за тобой следят, и в каждом за тебя бьется сердце. И ветки в стекла бьют. И хлопает соседская дверь. И сосед что-то напевает себе под нос довольно бодрым голосом.
Андрей вышел на крыльцо. Метель проносила над холмами мутные могучие облака. Порой облака разрывало, и на мгновение показывались дали. Но только на мгновение. Тогда проглядывало вдалеке Тригорское. Но потом исчезало снова. Не было вообще никаких его признаков. И страшно делалось; может быть, его нет и никогда не было? Только были блистательные дали поэмы, удивительные, полные листопада и ветра. И ночная карета в Михайловское, и аллея, и ветка гелиотропа. Слышно, как там вокруг парка гудит вьюга. Там не метель, а вьюга.