— Вот это завьюжило! — раздался на крыльце голос, и шаги остановились рядом с Андреем.
Андрей обернулся.
Перед ним стоял высокий старик. Ровными гладкими веками были полуприкрыты его серые глаза. Старик попыхивал сигаретой. Старик попыхивал и прислушивался к тому, что звучало за окнами его квартиры. А там деловито рассуждал телевизор и грохотал приемник.
— Зима кончается, — сказал сосед уверенно, — со дня на день весна распахнется.
— Да, верно, — согласился Андрей.
И ушел в комнату. Он растопил печку и присел у огня… Ктото вроде постучал в окно.
— Ау, — послышалось Андрею.
Он оглянулся. Кто-то за окном стоял. Но разглядеть его среди метели было трудно.
— Ау, — повторил голос.
Андрей выбежал на крыльцо. Метель бросилась ему навстречу и хлопнула дверью комнаты. Андрей прибежал под окно. Здесь никого не было. Вышел за калитку. Там высокими дымными столбами гуляла вьюга. И кто-то в коротком пальто шел впереди, среди вьюги. Оглядывался и махал рукой. Андрей поплотней запахнулся и пошел следом. Но впереди уже ничего нельзя было разглядеть. Через некоторое время Андрей опять заметил человека. Человек шагал в сторону Тригорского. Он снова оглянулся и помахал рукой.
В открытом поле гуляла метель. И Андрей чувствовал, что сбивается с дороги, что кто-то ходит вокруг него, но никак не может подойти.
«Где же тут дорога?» — думал Андрей, проваливаясь и оступаясь в сугробах.
— Там, впереди, Тригорское, — услышал он сквозь ветер знакомый голос. — А я здесь.
— Но я не могу разглядеть вас, — сказал Андрей.
— Да и мне трудно вас найти в этой сумятице.
— И Тригорского вроде бы нет.
— Почему же? Тригорское впереди. Там сейчас тоже вьюга. Но деревья поют. Слышите голоса кленов?
— Не слышу.
— Ну как же? А вот ели… Хорошо слышно даже отсюда.
— Кажется, слышу, — сказал Андрей.
— Вот и слушайте. А это голоса лип, что стоят вокруг «Зеленого зала».
Андрей прислушался.
— Там, в «Зеленом зале», — напевно заговорил голос девушки, — шелестят просторные платья. Танцуют, подняв над головами широкие хрустальные чаши. Танцуют, кружась и глядя друг на друга. Листва полна лунного света. Со дна каждой чащи бьет невысокий родник. Танцуя, подносят чашу к губам и пьют из родника. Под крышей дома ласточки. В гостиной фортепьяно. И две свечи на нем в подсвечниках. На фортепьяно медленно играют. Фортепьяно как бы произносит не звуки, а слова:
Свечи колеблются. Бьют высокие английские часы, звон уходит высоко. Сквозь тихий сон внимают звону ласточки. Луна колеблет чаши. Танец среди лиц… Слова фортепьяно…
А ниже ручей. Вода стекает по колоде и бормочет. Словно кто-то торопливо старушечьим голосом отчитывает какое-то беспечное существо. А в «Зеленом зале» танцует девочка. Теперь здесь пусто. Девочка одна, — продолжал напевно голос девушки, — девочка в короткой юбке и в матросской куртке. Она танцует с матросской шапочкой в руке. И прислушивается к фортепьяно…
Когда Андрей вернулся домой, дверь в комнату была прикрыта. В комнате тепло. Дверца печки подперта маленькой кочережкой. Андрей снял шубу. В дверь без стука вошел сосед.
— Не следует, молодой человек, огонь оставлять в раскрытой печке.
— Извините, — сказал Андрей, — я забыл.
— Нельзя забывать, когда топится печка, — сказал сосед, стоя у порога с сигаретой в руке. — Так весь дом спалить можно.
— Я вышел в поле и заблудился в метели.
— Кто же в поле ходит в такую метель? — наставительно сказал сосед.
— Я в Тригорское хотел пройти.
— Чего в Тригорском смотреть в такую погоду, — сказал сосед снисходительно.
— Да так уж…
— Лучше посмотрите хоккейный матч, — предложил сосед.
— Спасибо.
— Приходите. Теперь не скоро погода уляжется. Не на один день закрутило. Весной пахнет.
— Да, — согласился Андрей.
— Будет время, приходите, — еще раз пригласил сосед и вышел.
По тому, как шумело за стеной, гудело в трубе и какой мокрый снег лепил в окно, было видно, что непогода не собирается затихать.
Сегодня солнце долго стояло над парком Тригорского. Солнце поставило над парком два огненных столба, справа и слева. Солнце не то чтобы ликовало, солнце любовалось природой и совсем не хотело спускаться за горы.
Андрей вышел знакомой дорогой в сосняк и увидел, что лес улыбается ослепительным светом сугробов. Но глазам легко. Сосны алеют прямо на глазах. Повсюду горят зеленые спокойные костры можжевельника. Их пламя неподвижно. Впереди под сосной вроде кто-то сидит. Сидит парнишка в полушубке и наводит из рукава на дорогу полоску света. А потом кладет на нее тень от сосны. Андрей подошел ближе и увидел, что это просто пень, высоко засыпанный снегом. Андрей улыбнулся, остановился, сложил глухой пригоршней руки возле рта и сказал в пригоршню тихо, чтобы никто не слышал:
— Ау…
Ничто нигде не колыхнулось. Все продолжало молчать и цепенеть в звонком свете зари. Андрей зашагал дальше. Под горой у самой дороги сидел на повороте медведь. Медведь сидел белый. Он уперся лапами в дорогу и склонил голову, будто спал. Или, может быть, у медведя болели зубы. Андрей приблизился. Это был совсем не медведь, это был камень под сугробистым наметом. И можно было на камне прочитать: «Дорога в Савкино».
— Дорога в Савкино, — сказал веселый голос за спиной, — и больше ничего. Ничего больше.
Андрей радостно обернулся.
— Здравствуйте.
— Добрый день, — отозвалась девушка, поправляя вокруг лица свой синий платок.
— А я думал, вы заблудились, — сказал Андрей. — Я так вас и не увидел среди метели.
— Ну как же я заблужусь? — засмеялась девушка. — Я вас видела, только ветер мешал подойти.
— А я ходил, ходил и оказался возле дома.
— Ну как было дома?
— Да, собственно, ничего особенного не было. Сосед звал телевизор смотреть.
— А вы?
— А я читал книги.
Солнце погасло, только в небе чувствовалось его дыхание. Однако ложбина Маленца была освещена, и свет на снегах ее не угасал, а усиливался. Можно было подумать, что солнце рассеялось в небе и теперь опускалось на Маленец.
— И что же читали? — спросила девушка, поглаживая ладонями щеки.
— Читал дневники, воспоминания.
— Интересно? — Девушка улыбнулась немного снисходительно.
— Интересно. Вульф, например, пишет, как ему сообщали две новости.
— Какие же? — строго спросила девушка.
— Одна из них о женитьбе на Гончаровой, первостатейной, по его словам, московской красавице. «Желаю ему быть счастливу», — пишет Вульф.