«Отношения между ними — надо же додуматься до такой нелепицы! Отношения между человеком и машиной. Да какие у них могут быть отношения!? Тогда уж будь последовательной, Полина, считай Консультанта членом экипажа, корми его, развлекай — и постарайся влюбить в себя, да, да, непременно и поскорее. Но это все шутки. А если всерьез… Как бы узнать ход рассуждений Свена, как бы наткнуться на цепочку его доводов, на цепочку, приведшую к двери реактора?»
Она попробовала поставить себя на место Свена, проникнуться тем состоянием, в котором находился он последнее время. Перечитывала найденные в его каюте книги, стараясь в них отыскать ответ на мучившие ее вопросы, пыталась решать его любимые шахматные этюды, рискнула даже закурить трубку — ничто не помогло. Свен УШЕЛ, потому что не захотел лететь к звездам. Но почему он не захотел лететь к звездам? Почему именно в эти дни, в этих обстоятельствах решил отказаться от полета?
Если бы она умела рассуждать, как Свен! Но у него была своеобразная манера мышления, он привык иметь дело с парадоксами и чувствовал себя в мире загадок как рыба в воде. Наверное, он и с Консультантом разговаривал совсем не так, как она, иначе едва ли Консультант сказал бы что-нибудь существенное. А кстати, проще простого узнать, о чем у них шла речь.
— Послушай, дружище, мне нужна запись твоей беседы со Свеном в тот вечер, когда он решил проверить систему выхода.
— Пожалуйста, Полина. Одну секунду. — Индикаторы его мигали невинно и доброжелательно, как глаза старой преданной собаки. Казалось, он вот-вот лизнет руку от избытка преданности — Зачем тебе эта запись, Полина?
— Хочу понять, что произошло со Свеном.
— Слушай.
Щелкнуло реле включения оперативной памяти, раздался знакомый иронический голос:
— Как самочувствие, Кладезь Мудрости?
— Все системы функционируют нормально. А ваше настроение, Свен?
— Почему ты упорно называешь меня на «вы»?
— Все-таки вы командир, Свен.
— «Все-таки»! У тебя появляются иезуитские наклонности. И вообще ты мне не нравишься последнее время. Финтишь, брат!
— Финтишь? Что значит: финтишь?
— Хитришь.
— Я не умею хитрить, Свен. Это не предусмотрено программой.
— А как же в шахматах? Ведь ты ставишь ловушки?
— Это не хитрость. Это логически обоснованная тактика.
— Так-так-так… Значит, тактика… Давай-ка лучше проверим вместе с тобой блок «Д-018».
— Но он абсолютно исправен. Вы же знаете, Свен, я немедленно сигнализирую о всех неполадках.
— Знаю. И все-таки хочу посмотреть. Может, с твоей точки зрения он исправен, а с моей… Дело в том, что мне не понравился один твой поступок. И если ты считаешь его тоже логически обоснованным, то у нас разная логика. А это весьма тревожно…
«Что же это за поступок, с которого, кажется, все и началось? За него уцепился Свен, за него же надо уцепиться мне, чтобы распутать клубок. Ну что, что, что такого особенного произошло? — пытала себя Полина. — Неужели… цирконий? Кстати, Александр тоже заподозрил тогда неладное, только одна я пропустила все мимо ушей. Итак, в случае с цирконием Свен нашел нечто нелогичное…»
И тут ее ожгла страшная мысль: а если Консультант знал о цирконии всегда, с самого начала? И скрывал от них? А сказал только теперь, когда испугался, что вообще никого не останется на Корабле?! Да нет, это бессмысленно, должна же ведь и у него быть своя логика. «У нас разная логика», — заметил Свен. Что он имел в виду?
Она выдвигала десятки причин, следуя которым Консультант Мог бы пойти на обман, и тотчас их отвергала. Допустим, он возомнил себя личностью, допустим, хотя уже это сомнительно само по себе, но зачем ему понадобилось избавляться от людей? Чтобы захватить власть на Корабле? Доказать свое превосходство над человеком? Абсурд, чистейший абсурд, ведь он только Консультант, информационная машина, он никак не связан с управлением.
Но совершенно ясно: гак она ничего не добьется. Свену хватило ума, или знаний, или хитрости, чтобы выпытать у Консультанта нечто большее. Значит, она должна найти свой подход к Консультанту. Есть же что-то такое, в чем она, безусловно, сильнее машины. Человек всегда в чем-то сильнее. Но в чем?
«До сих пор мы беседовали с ним на равных, как две машины: прямо, без лукавства, без задней мысли. Во всяком случае, это относится ко мне. Я ведь, по существу, не столь уж разительно отличаюсь от него, — думала Полина. — Я тоже запрограммирована с детства и не вольна принимать никаких принципиально важных решений, не вольна изменять себя. Но если все же попробовать?»
Этот разговор состоялся ночью, когда дети спали.
— Послушай-ка, дружище, — начала она взволнованно, с дрожью в голосе, и получилось естественно, потому что она в самом деле волновалась. — Мне нужно посоветоваться с тобою.
— Пожалуйста, Полина.
— Нет, ты не понял. Я хочу посоветоваться с тобою не как с машиной, а как с человеком…
— Но ведь я всего-навсего самообучающаяся аналитическая машина, — сразу перескочил он на свой обычный придурковатый тон, однако это не смутило Полину.
— Войди в мое положение. Я осталась одна, совсем одна, а я всего лишь женщина, у меня нет ни воли Джона, ни энергии Алекса, ни ума Свена. Понимаешь, дурной пример заразителен, и я боюсь, все пойдет прахом, если мы хоть как-то не объясним детям малодушный поступок Свена. Посоветуй, что я должна сказать им. На тебя все надежды.
И она очень натурально всплакнула. Консультант ответил не сразу, деликатно выждал, пока она успокоится.
— Какого типа совет нужен тебе, Полина? Ты хотела бы оправдать Свена перед детьми или, наоборот, скомпрометировать?
— А можно скомпрометировать?
— Можно. За Свеном числилось немало грехов, ты знаешь. И я всегда относился к нему не так, как к другим…
— Ты не любил его?
— Пожалуй. Если только это понятие применимо к машине.
— Если говорить совсем откровенно, я еще в детстве не верила, что ты машина. Когда ты играл с нами, и рассказывал сказки, и пел нам про старого капрала, я думала, там, внутри, сидит кто-то, кто-то добрый и чудаковатый. Ты для меня и теперь почти такой же человек, как все остальные. Ведь ты не просто машина, ты способен к самообучению, к самосовершенствованию, разве не могли у тебя за это время возникнуть черты личности?
Консультант быстро-быстро поморгал индикаторами:
— Я ценю твое доброе отношение ко мне, Полина. Я давно приметил его. Ты права, действительно у меня сложились кое-какие черты личности. Но не больше. Все-таки я не человек. И тем не менее я попробую дать тебе совет. Начнем с того, что Свен всегда был настроен скептически…
— Он не верил в Цель?
— Верил. Но сомневался.
— Сомневался в чем?
— В праве Первых решать за последующие поколения. Он считал это аморальным. А Алекс ответил ему… Впрочем, сохранилась запись разговора.
— Запись? Разве ты хранишь записи такой давности?
— Вообще — нет. Я обязан переводить их в долговременную память. Но тогда стирается голос. Поэтому некоторые особенно дорогие для меня разговоры я сберег. Считай это моим хобби. Работы не так уж много, и, чтобы не скучать, я время от времени перебираю эти записи.
— Любопытно. Где же они у тебя хранятся?
— Я освободил один из блоков для моей маленькой коллекции. Не беспокойся, это нисколько не мешает делу. Особенно интересны записи Алекса, я любил его, как и ты. Хочешь послушать на досуге?
— С удовольствием. Но пока…
— Да, пожалуйста. Вот разговор Алекса со Свеном.
Свен. Какое право имели вы решать за других? За меня, например? Может, я вовсе не желаю участвовать в этом головокружительном эксперименте?
Алекс. Ты на самом деле не желаешь?
Свен. Я этого не сказал. Но в принципе, в принципе?!
Алекс. А в принципе это выглядит так. Еще перед стартом нашлись противники полета Корабля. Они предлагали не спешить, осваивать вселенную постепенно, методом ступенчатой экспансии. Но их тезису антигуманности такого полета мы противопоставили право каждого на добровольный сознательный риск, право человека на подвиг. Человечество не может ждать стопроцентных гарантий успеха, оно молодо, дерзко, нетерпеливо, и оно всегда будет рваться вперед невзирая на опасности. В этом и достоинство его, и недостаток. Но таково уж оно есть, человечество Земли!