И вдруг он с ужасом догадался, что «Фемида» — это и есть та самая машина, которой распоряжается неведомый Сережа и которая подключена к пульту управления в комнате Михаила.
Он понял, что обречен, и опустил голову.
— Считаете ли вы брак в принципе неприемлемым? — спросила машина.
— Нет, отчего же, — пролепетал он. — Если жена…
— Считаете ли вы неприемлемыми любые отношения с женщиной? — загрохотала «Фемида».
— Нет, отчего же. Если женщина…
— Все ясно, — пророкотал мощный динамик. — Ввод информации закончен. Сейчас все блоки машины будут изолированы на две тысячных доли секунды от притока новой информации и возможного давления со стороны других электронных устройств. Это обеспечит вынесение объективного и справедливого решения.
Две тысячных доли секунды тянулись необыкновенно долго.
Сперва он заметил, как один за другим стали гаснуть огоньки, потом машина на мгновение застыла в неподвижности и вдруг мелко задрожала от усиленной внутренней работы. Потом она облегченно застыла, и огоньки вновь засверкали на ее панели.
— Суд оглашает справедливое и окончательное решение, не подлежащее обжалованию и опротестовыванию. Внимание! Суд оглашает решение.
Последовала короткая торжественная пауза, и затем, четко разделяя слова, «Фемида» провозгласила: — Развод бесполезен. Претензии истца необоснованны и вредны.
Он хотел возразить, но понял, что это ничего не изменит.
Тогда он демонстративно сел прямо на пол, показывая свое несогласие с мнением электронного судьи. «Фемида» на мгновение замешкалась. Через многочисленные щели было видно, как в ее недрах проскакивали искры, и неожиданно машина шипящим извиняющимся шепотом стала объяснять причину своего решения.
— Борьба со способностью женщин ошибаться во имя сохранения популяции невозможна. А уход от женщины ошибочен. Ошибочность же в ликвидации ошибки может привести к безошибочности, что само по себе содержит ошибку, которая, в свою очередь, недопустима из-за безошибочного воздействия на ошибоч…
Она что-то бормотала совершенно невразумительное, а искры в ее чреве полыхали сплошным огнем. И вдруг машина спокойным голосом Михаила потребовала: — Вставай, вставай, вставай…
Он открыл глаза и увидел Михаила. Тот тряс его за плечо и улыбался.
— Вставай. Там за тобой Татьяна пришла.
Михаил Грешнов
НАДЕЖДА
Увлекательная работа — придумывать географические названия: Мыс Рассвета, Озеро Солнечных Бликов… Мы только и делали, что придумывали, придумывали. Не только мы — Северная станция тоже. Вся планета была в распоряжении землян — в нашем распоряжении.
— Ребята! — кричала с энтузиазмом Майя Забелина. — Холмы Ожидания — хорошо?
— Река Раздумий?
— Ущелье Молчания?…
— Хорошо, — говорили мы. Подхваливали сами себя: работа нам нравилась, планета нравилась. Нравились наши молодость и находчивость. Давали названия даже оврагам: Тенистый, Задумчивый.
Геннадий Фаготин, начальник станции и нашей картографической группы, осаживал нас: — Как бы не выдохнуться…
— Старик, — отвечали ему, — на что голова на плечах?…
Геннадий был лет на пять старше любого из нас, но и ему не было тридцати. Картография — наука молодости и молодежи.
Нравилось нам и название планеты — Надежда.
Название придумали не мы — открыватели. Планету нашла экспедиция Жарского. Это была удача. Сотню лет корабли летают за пределами солнечной. Ищут планету земного типа.
Звезд много, и планет много. Ищут сестру Земли. А повезло Жарскому. И, как ни странно, у синей звезды. Предполагали, что планеты земного типа могут быть только у желтых солнц.
И вдруг — у синей звезды…
Это была шестая и последняя планета у солнца-карлика.
Пять, ближайшие к звезде, испепелены и расплавлены. Шестая — райские кущи: реки, озера — девичьи голубые глаза!..
Кислорода двадцать один процент, азота семьдесят восемь…
Правда, в воздухе много природного электричества — рождала сверхкорона звезды. Зато ни заводов, ни городов. Необитаемая планета!
— Как назовем — Находка, Жемчужина?… — спрашивали у Жарского.
Командир корабля молчал.
Восемьдесят девять планет с органической жизнью насчитывал каталог открытий. Даже с разумной жизнью. Пусть неизмеримо ниже земной, необычной и непривычной. Но планеты заселены. Щедрая земля, расстилавшаяся под звездолетом, не только привлекала — настораживала: для кого эта щедрость?
Были планеты-трясины, без клочка твердой земли. Планеты-фугасы: стоило опуститься — почва взрывалась. Планеты-тайны, покрытые паутиной — капиллярами, по которым струится лимфа. Паутина живет, мыслит…