Потом он услышал разговор, русскую и украинскую речь.
– Чем ты его стукнул? Прикладом?
– Ни, товарищ лейтенант. Я його так, кулаком трошки. Вин сопротывлявся, фрицюга.
– Кулаком… Знаю я твой кулак.
– Я аккуратненько. Та вин, бачьте, вже очухався.
– Ну-ка, вынь у него кляп.
Изо рта Германа выдернули тряпку - челюсти сразу заломило. Повязку с глаз тоже сняли, но рук и ног не развязали.
Он поморгал глазами, огляделся.
Посередине низкой комнаты с бревенчатыми стенами и дощатым потолком стоял стол, на котором тускло светился керосиновый фонарь. За столом сидел сумрачный военный с красными квадратиками на воротнике. Рядом стоял огромный парень в ушастой стальной каске, с громоздким ручным пулеметом поперек груди.
Военный за столом заглянул в тетрадочку и, с трудом произнося слова на чужом языке, спросил:
– Во ист ире намэ унд форнамэ?
– Герман Майстер. И можете говорить по-русски.
– Вы знаете русский? - поднял брови военный за столом.
– Конечно, - усмехнулся Герман, - я русский. А фамилия не немецкая, а прибалтийского происхождения. Дед мой родом из-под Риги…
– Дед из-под Риги, а внучек из Берлина? Ну, раз вы так хорошо говорите по-русски, отвечайте: зачем шли на восток? И почему в документах у вас написано, - лейтенант заглянул в книжечку с орлом на обложке, - Фердинанд…
– Лейтенант, - перебил его Герман, - произошло недоразумение. Документы, оружие и прочее я снял с убитого летчика. Километрах в пяти-шести западнее того места, где меня схватили.
– Во брешет, гад, - не выдержал пулеметчик.
– Погоди, Бондаренко, - поморщился лейтенант и продолжал, обращаясь к Герману: - Хорошо, документы, допустим, не ваши, одежда на вас чужая - кто же вы?
– Шпигун нимецький, - буркнул Бондаренко, - бильш нихто!
– Мне трудно объяснить мое появление здесь, - твердо сказал Герман, - но поверьте, что я никакой не шпион, а советский гражданин, выполнял… одно секретное задание большой важности. И не в разведшколе я учился, а кончил МИФИ.
– Что еще за фи-фи? - не понял лейтенант.
– Не фи-фи, а МИФИ, Московский инженерно-физический институт… - И тут Герман осекся. Он чуть было не назвал по привычке свой факультет, забыв, что для этих людей слова, с которыми он знаком с детства, покажутся чуть ли не тарабарщиной.
– Что же замолчали? - усмехнулся лейтенант. - Не знаете, какие дальше небылицы плести?
– Нет, лейтенант, - спокойно ответил Герман. Он уже знал, как себя надо вести в создавшихся условиях. - Дело в том, что мне не только здесь у вас, но и в штабе вашей части много говорить нельзя. Мне нужно срочно добраться до Москвы. Кстати, какое сегодня число?
– Шестнадцатое октября, - недоуменно ответил лейтенант.
– Тысяча девятьсот сорок первого года? - уточнил Герман и по реакции своих визави понял, что не ошибся. - Слушайте, лейтенант, развяжите меня, в конце концов! Не бойтесь, я не убегу, да и с кулаками товарища Бондаренко успел познакомиться.
– Развяжи его, Бондаренко, живой все равно не удерет.
Бондаренко нехотя разрезал финкой веревку сначала на ногах Германа, потом на руках, отошел и демонстративно клацнул затвором пулемета.
– Красноармеец Бондаренко, - сказал лейтенант, - вызовите мне политрука Михайлова. Ну, что стоите? Выполняйте приказание!
– Виноват, товарищ лейтенант, тильки.,.
– Ничего, - успокоил лейтенант бойца, - в случае чего… - и выразительно припечатал к столешнице отобранный у Германа немецкий пистолет.
Бондаренко неодобрительно мотнул головой и вышел за дверь. Лейтенант и Герман остались вдвоем. Лейтенант молчал, пристально разглядывал Германа, неслышно барабаня пальцами по пистолету.
Герман разминал затекшие от веревок запястья. Конечно, выглядеть в глазах этого лейтенанта немецким лазутчиком было обидно. Но обидой можно было бы пренебречь. Только сейчас Герман осознал до конца всю опасность своего положения - в немецком комбинезоне, без документов, с подозри тельной фамилией…
– Скажите, лейтенант, - задал вопрос Герман, - скоро ли, по-вашему, кончится война?
– Ваши генералы рассчитывали закончить ее до зимы, - ответил лейтенант, - а вон уж снег пошел, а мы еще не побеждены.
– Только воевать еще придется долго, - заметил Герман, - года три с лишним… наверное. Трудно воевать, большой кровью.
– А ты меня, фриц, не пугай, - зло сказал лейтенант, - я пуганый. Пока от Могилева до Москвы отступал, всякого насмотрелся. Били вы нас крепко, били, да не разбили. Наш-то самосад позлее вашего табачка. Понял, соловей залетный?
“Да, попробуй скажи ему, что придется до Волги отступать, - убьет ведь!” - подумал Герман и вслух сказал: - Напрасно вы так, лейтенант. Как же я могу вам что-нибудь доказать, если не имею права ничего рассказывать? Да вы бы все равно ни единому моему слову не поверили.
– Может, ты и в самом деле не немец, - пробормотал лейтенант, - но и на нашего не очень-то похож. И верить тебе я совсем не обязан.
– Мне бы до Москвы добраться поскорее. До Генштаба или до Академии наук. Там бы выяснили, кто я, на кого похож и можно ли мне верить, - проворчал раздосадованно Герман.
– Ишь, - усмехнулся лейтенант, - куда ему понадобилось!
“Академия наук… да ее, наверное, давно уж за Урал вывезли. Немцам до Москвы - час езды по Минскому шоссе. А здесь, в этой избушке, всякие разговоры и дискуссии вести бесполезно. Даже опасно. Говорить о том, что я знаю, надо в Генеральном штабе. Да, только там. А что касается Эксперимента, погибшей капсулы - этому могут не поверить и в Академии наук. Что -же говорить, чтобы поверили?” А лейтенант продолжал разглядывать пленного.
– Знаете, Майстер, - сказал он после затянувшейся надолго паузы, вновь переходя на “вы”, - пожалуй, вы и в самом деле не немец. Страха в вашем поведении нет, вот что. Волнуетесь вы сильно, а не боитесь. Видал я пленных, и ни один так, как вы, не держался. Но кто вы - понять не могу.
– Эх, лейтенант, лейтенант, - усмехнулся Герман, - столько со мной произошло сегодня, что с ума можно было бы сойти. Вот теперь и пытаюсь доказать, что не верблюд… У вас бинта не найдется - руку перевязать? Обожгло мне руку.
Лейтенант перебросил ему хрустящий пакетик. Герман надорвал его ниткой и стал неловко заматывать бинтом левую кисть.
– Интересные у вас часы, - заметил лейтенант. - Швейцарские?
– Нет, представьте, наши, - механически ответил Герман, но тут же, спохватившись, добавил: - Опытная партия, - а про себя подумал с тоской: “Сколько же еще так врать придется?” - И браслетка с секретом, - продолжал лейтенант, никак ее расстегнуть не могли, когда вас обыскивали.
Часы были обычные, серийные, только в экспортном варианте. А вот браслет был японский, и застежка открывалась действительно непросто.
– Как вас зовут, лейтенант? - спросил Герман, желая повернуть разговор в более безопасное русло.
– Георгий, - помедлив, ответил тот, - Георгий Круглов. - И поскреб подбородок, покрытый редкой юношеской щетинкой.
– Вот что, Георгий, - сказал Герман, - у вас пожевать ничего не найдется?
– Бондаренко! - позвал лейтенант, не двигаясь с места.
– Я! - просунулась в дверь голова в каске.
– Михайлова вызвал? - спросил лейтенант.
– Казалы, зараз повернется. Та все равно, з цим гадом,он кивнул на Германа, - в особом отделе…
– Много говоришь, Бондаренко, - перебил его лейтенант. - Узнай-ка у повара, не осталось ли пшенки от завтрака.
Минут через десять Герман ковырял ложкой в котелке остывшую пшенную кашу с редкими волоконцами мяса.
Голод ему заглушить удалось. Но чувство тревоги не покидало его. Лейтенант не верил ему, и одно это обстоятельство могло поставить под удар все намерения и замыслы Германа.
– Спасибо, Георгий, - сказал Герман, очистив котелок.
– Бондаренко, - не ответив Герману, распорядился лейтенант, - отведи его в чулан и запри.
– Пийшлы, - подтолкнул Германа стволом Бондаренко.