– Вот, пожалуйста!
И комната наполнилась низкими, органными звуками.
Теперь было ясно, что Петр Павлович начал успокаиваться, а успокоившись, крепко задумался. Краснощекову это знакома, “Сейчас Петр Павлович где-то далеко, - подумал он. - нее, он-то здесь, а мысли его за тридевять земель”.
Над кроватью, среди приколотых к стене авторских свидетельств, висел большой фотопортрет младшего брата Евгения. Он стоял, улыбаясь, на траве стадиона с лихо поднятыми вверх, двухпудовками, а через его плечо была перекинута широкая чемпионская лента. Как-то уж очень низкими и тягучими стали звуки, и Крзснощеков только сейчас обратил внимание, что Петр Павлович играет, собственно, не на аккордеоне. Поверх нарядных перламутровых клавиш прикреплена тонкая планка с простенькими черными и белыми баянными пуговками. “Разве на этом иностранце сыграешь русскую песню? - сказал однажды Петр Павлович. - Пальцы не так ходят!” А вскоре взял и смастерил эту баянную приставку.
– И-эх, мать честная! - словно угадав мысли Краснощекова, вздохнул Петр Павлович и запел:
За рекой, на горе Лес зеленый шумит; Под горой, за рекой Хуторочек стоит.
Младший брат тотчас вступился, подтянул несильным, но приятным голосом. Пели они очень хорошо.
Вот уже в хуторке разыгралась трагедия, вот уже убита молодая вдова, и певцы замерли на несколько мгновений, пораженные горем.
И с тех пор в хуторке Уж никто не живет: Лишь один соловей Громко песни поет.
– Мне пора, - сказал Краснощеков, внезапно почувствовал озноб, и поднялся из-за стола.
Братья переполошились и чуть ли не стали выталкивать его за порог.
– Только, чур, меня не провожать!
Последнюю фразу Краснощеков произнес, все же набрал в себе силы, чтобы захлопнуть перед самым носом у Блиновых…
Краснощеков открыл глаза и первым делом взглянул на часы.
Итак, ровно пятнадцать минут одиннадцатого. И стрелка движется. Ушибленное колено болит, а руки - он недоверчиво понюхал пальцы - руки пахнут воблой…
– А вот и нет! А вот и нет! - торжествующе, на всю комнату заорал кустодиевский старик.
– Чего - нет?
– Твой вечный двигатель работать не будет!
– Это почему же? - обиделся Суходольский.
– Вот тут у тебя тепло теряется. А у меня - нет!
Жизнь в редакции уверенно текла по накатанному руслу.
“Нужно сбегать на почтамт и послать Блиновым телеграмму, - взволнованно думал Краснощеков. - Нет, лучше пошлю завтра. Что-нибудь самое обыденное. Например: “Доехал благополучно”.
А вдруг?…
КАРЭН СИМОНЯН ЗОВУЩИЙ, ЗОВУЩИЙ МИР
Дверь бесшумно отворилась. Он инстинктивно повернулся и аидел новичка, неуверенно остановившегося в дверях.
Вместо приглашения он недоверчиво спросил: - Неужели теперь и женщин присылают?
Девушка растерянно кивнула.
– Что же вы стали? Входите, - предложил он.
Девушка сделала несколько робких шагов.
– Садитесь.
Она присела на стоявший у прозрачной стены стул.
– Как вы доехали?
– Хорошо, спасибо, - ответила она. Потом, приподнявшись, казала: - Меня зовут…
– Сидите, сидите, - перебил он. - В этой комнате люди не знакомятся. Здесь встречаются раз в три года, как мы сейчас, и расстаются. - Он стоял рядом с девушкой у прозрачной гены, за которой расстилалась голубоватая равнина с редкими деревьями - похожие на осьминогов, они простерли к оранкевому небу свои голые, длинные и беспокойные щупальца. - Cразу же примете станцию или сначала отдохнете? - спросил он.
– Все равно.
В тишине с небольшими перерывами раздавался слабый, приглушенный хрип кварцевых часов.
Молчание становилось невыносимым. Чтобы скрыть свое элнение, девушка глухо произнесла: - Какая странная планета…
– Ничуть, - бросил он, - самая обыкновенная. Ничего занного здесь нет. Видите деревья? - Он отступил в сторону, чтобы она могла видеть растущие на равнине деревья. - Недели через две они будут казаться вам самыми обычными. Это рдинственная диковинная вещь на планете, да и то лишь поШачалу… А остальное, настолько обыденно, что с ума можно cойти.
– И вы… уже?… - спросила девушка.
– И не думал. Люди сходят с ума от тоски, одиночества, чувства покинутости и собственной ненужности. Но здесь тоскливо, потому что напряженно работаешь. Целый день. только на минуту ослабить бдительность, машины и роботы разнесут планету на куски. Забытым я тоже никогда не был. Гдe-то ждут меня. И зовут, всегда, каждый день, каждый час зовут… И даже в эту минуту. Поэтому я спешу, - произнес он слегка смущенно.
– Я сейчас же приму станцию, и вы не опоздаете, - сказала она. - Наверное, очень соскучились… по Земле или Марсу… Вы с какой планеты?
– Со 151-й Козерога. Там родился и вырос. На Земле еще ни разу не был.
– Все равно, - небрежно произнесла девушка. - Все планеты похожи друг на друга. Наверное, лет через стo и эта тоже ничем не будет отличаться от Земли. А вы знаете, я тоже уже соскучилась по дому. Мне казалось, здесь все будет так необычно… Но я вам верю. И немного завидую.
– Чему?
– Скоро вы будете дома.
– Напрасно завидуете. Я домой не возвращусь…
– Останетесь? - спросила девушка. - Разве есть такая инструкция - о совместном дежурстве?
– Нет. - Он улыбнулся, потом сел напротив, обхватив руками колено. - Я отправляюсь. Туда. - Он показал рукой на, сверкающую на вечернем небосводе точку.
– Яркая звезда…
– Очень, - сказал он, чуть раскачиваясь на стуле. - Всегда блестит. И зовет. Я с нетерпением ждал дежурного, чтобы сдать станцию и улететь туда.
– А по Козерогу-151 не соскучились?
– Не знаю. Как вам сказать? Наверное, да… - Помолчав, он продолжал тихо: - Но меня зовут, понимаете?
Девушка кивнула и, чтобы рассеять охватившее ее странное чувство, сказала очень громко: - Может, принять станцию? А то вы и в самом деле опоздаете. Когда отправляетесь?
– Как только сдам станцию, - сказал он. - На это уйдег меньше часа.
На следующий день они снова встретились в той же комнате.
Девушка, не удивилась, она знала, что он еще не уехал.
– Доброе утро, - сказал он.
– Здравствуйте, - ответила девушка. - Вы оказались правы - деревья стали для меня уже обычными.
– Вы слишком снисходительны ко мне, - сказал он, - все же я точно знаю, что деревья станут обычными только чеi вез неделю-другую.
– Вы еще не уехали, - сказала она, - а я всю ночь не могу yснуть. Каждую минуту ждала, что услышу рев двигателей. Кстати, доносится сюда со взлетной площадки шум двигателей?
– Доносится, только слабо.
– Как вас зовут?
Он скрестил руки на груди.
– Я же говорил, что в этой комнате не знакомятся. Раз в три года старый и новый дежурные встречаются здесь и снова расходятся. Я не знаю имени своего предшественника, а он мoero…
– Почему?
– Это лишнее, - сказал он.
– Почему же лишнее? - удивилась она. - Ведь можно вcтречатьcя и расставаться по-человечески.
– Конечно, можно, - ответил он, - но это будет тяжело и для уходящих и для остающихся. На этой окраинной планете скрещиваются пути двух людей, живших до этого в разных уголках вселенной, и в тот же день расходятся. И эти двое никогда больше не встретятся. Понимаете, два человека встречаются и расстаются, чтобы уже никогда не встретиться. А когда знаешь имя… то… тогда ждешь его, потому что это уже не какой-нибудь безымянный человек. Ну, как вам объяснить… Имя - это уже нечто большее. Когда и вы продежурите здесь полгода, сами чувствуете… и не сможете объяснить заменяющему вас, что означает, когда после долгого одиночества встречаешь наконец человека…
– Не верю, чтобы имя могло помешать.
– Возможно. Но ведь ни к чему, чтобы кто-то, которого уже не увидишь, стал конкретной личностью?
– Вчера вы очень спешили, - сказала девушка.
Он не ответил.
И снова в тишине с небольшими перерывами послышался зип кварцевых часов.
Окраинная планета была той границей, на которой остановилось освоение космоса. Тысячи подобных планет находились процессе освоения. И каждая из них была границей между звестным и неизвестным. За сотню или более лет машины и роты под надзором одиноких дежурных преобразуют планету, оздадут все то, без чего невозможно переселение людей. Потом из разных мест вселенной приедут сюда люди и создадут копонии. Жаль, что до сих пор ни на одной планете не обнаружены мыслящие существа. И теперь по вселенной, по бесконечному множеству радиусов распространяются бывшие земные кители…