Думается, что этот научный руководитель не единственный, кто с этой точки зрения рассматривает научную фантастику. Есть все основания считать, что даже ЦРУ предписывает своим сотрудникам внимательно изучать советскую научную фантастику, которая в той или иной мере может отразить направление исканий советской научно-технической мысли.
Нелишним, думается, будет сказать о том, что наши идеологические противники очень хотели бы, чтобы советская литература, и особенно научная фантастика, не внушала бы читателям веры в будущее, в победу коммунистических идеалов. И надо с горечью сказать, что в отдельных случаях путем изощренного кривотолкования и бесчестных комментариев им удается выдать за угодные их хозяевам творения некоторые произведения советских авторов, которые, разумеется, в приправленном виде приходятся по вкусу антисоветским органам, существующим на средства ЦРУ, таким, как издательство «Посев» в Мюнхене или белоэмигрантский журнал «Грани», о чем сообщили нам «Известия» (№ 275 за 1976 год. — «Формула предательства», в № 47 за 1977 год — «Контора господина Шиманского»).
Никто не выскажется против философской фантастики, если иметь в виду, что она марксистская, глубоко социальная и служит делу построения коммунизма. Но, признавая различные направления научной фантастики, надо иметь в виду, что писатель Советской страны служит интересам коммунистического строительства, зовет народ к тому будущему, которое мы строим.
В этом свете хочется оспорить тезис так называемого «веерного метода» исследования будущего (не идет ли он от известной буржуазной «теории стадий»?), который заключается в том, что писатель якобы должен стоять выше интересов сегодняшнего дня, выше всех философских течений.
Эта надклассовая, надгосударственная позиция писателя будто бы позволяет ему лучше исследовать художественным методом грядущее. И в этом случае он якобы вправе писать один роман о победе коммунизма, другой — о перерождении социального строя в «псевдокоммунизм», маскирующий торжество мещанства, антиколлективизма и стерилизованной обывательщины, третий — о торжестве капитализма, четвертый — о неизбежной гибели цивилизации вообще и так далее. Едва ли надо доказывать, что такой писатель не зовет читателей к желанным для нас высотам общественного устройства…
Думаю, что этот псевдонаучный метод исследования будущего никак не уживается с задачами советской литературы и прямо противоречит основам марксистской философии. Советский писатель призван верно служить своему народу, построению коммунистического общества, а не блуждать в потемках.
Я не ошибусь, если скажу, что советский читатель, и в том числе молодой, хочет видеть в фантастическом произведении ту путеводную звезду, которая светит ему из грядущего.
Пожалуй, никто из советских фантастов не зажег такой яркой звезды, зовущей в будущее, как Иван Антонович Ефремов в своем романе «Туманность Андромеды».
Человек огромной эрудиции, ученый, оставшийся им и в литературе, он смело рисовал облик коммунистического общества, показывал людей, в которых проступают черты героев современности. Он уделил внимание такому кардинальному вопросу, как воспитание молодого поколения.
В коммунистической эре будут жить такие же люди, как и в наше время, а вовсе не какие-нибудь стада нового биологического вида без интеллекта или, как предполагают некоторые безответственные авторы, некие наследники человечества — кибернетические устройства, более приспособленные, чем человек, к жизни в перенасыщенной энергией среде.
Нет! Не «мозги на щупальцах» или лишенные человеческих эмоций, не нуждающиеся в человеческих потребностях бездушные машины будут населять Землю во времена ее коммунистического будущего! Это будут такие же разумные люди, как все мы, но… воспитанные соответственно духу времени; Родившегося ребенка коммунистической эры ничто не будет отличать от современного новорожденного. Но как вырастить и воспитать полноценного человека коммунистической эры со всеми его нравственными ценностями? Только воспитанием, доступным и нам, имеющим тех же младенцев. Читателя впечатляет то место книги Ефремова, где он рассказывает о двенадцати подвигах Геркулеса — по возникшей в грядущем традиции их обязан выполнить каждый человек по достижении зрелости. Это не аттестат зрелости, который ныне выдается школой молодым людям после десятого класса. Это экзамен самой жизнью, экзамен на зрелость и достоинство члена коммунистического общества.
Почему бы нам, глядя на родившихся младенцев, не задуматься над тем, как будущее общество превратит их в своих членов? Ведь время созревания человека даже в отдаленном будущем будет, вероятно, таким же, как и сейчас. Так не перенести ли нам из будущего, как говорил наш великий соотечественник, революционер-демократ Николай Гаврилович Чернышевский, все то, что можно перенести уже сейчас?…
Ради этого и стоит читать фантастические книги, думать над ними, искать в них то, что могло бы быть в грядущем и что стоит осуществить уже в наши дни.
Научно-фантастическая литература в грязных руках может служить тем же целям, что и пресловутая литература ужасов на Западе, действовать на нервы, пугать, отвлекать от действительности и ее острых социальных проблем, уводить в страшные или призрачные сны, глушить или усыплять. Задача советской фантастики — воспитывать читателя в духе высоких коммунистических идеалов, будить его воображение, помогать в поисках нового, как это произошло с геологами Сибири, которые, прочтя рассказ Ефремова «Алмазная труба», стали искать алмазы и нашли их в Сибири, в Якутии. Или как это произошло с замечательным советским изобретателем Денисюком, который, по его словам, изобрел метод голографии под влиянием рассказа Ефремова «Тени минувшего»…
Вот такое чтение талантливых, подлинно научных фантастических произведений, опирающихся на реальность и работающих на нее, может принести читателю и удовлетворение, и радость, и пользу.
ДМИТРИЙ ЗИБЕРОВ
АЛЬБЕР РОБИДА — ШУТНИК И МЕЧТАТЕЛЬ
На картине — люди в старинных одеждах, украшенные драгоценностями, с замысловатыми прическами, сверхизысканными манерами. А между тем перед нами один из моментов жизни землян будущего. Вот вертолет для одного и двух пассажиров, аэробус, небольшой аэровокзал с причалом и стоянкой…
И все же нет, мужчины и женщины, со смехом разъезжающиеся после спектакля в театре по домам, отнюдь не хранят, да и не хранили в жизни мирных привычек милой старины. Они были людьми своего времени. Такими и нарисовал их автор картины — французский художник Альбер Робида.
Интересно другое. Картина написана в прошлом веке!..
В молодости он был неплохим и подающим надежды студентом, а затем служащим нотариальной конторы в маленьком городке на юге Франции. Однако работу в столь серьезном учреждении, карьеру, высокое положение в обществе Робида считал не главным. Балагур и весельчак по натуре, Робида допускал на службе, казалось, непозволительные выходки. Прямо из окна нотариуса он забрасывал бумажными шариками посетителей расположенного напротив кафе, стрелял в них из рогатки, строил гримасы, пародировал и, что вызывало особое негодование, рисовал на них карикатуры; причем делал это весьма талантливо. Солидные граждане, естественно, возмущались, выходили из себя, а Робида хохотал от души, заражая весельем всех окружающих, в том числе и полицейских. Смеялся и старый нотариус, ослепленный верой в блестящее юридическое будущее своего «мальчика».
Увы, это будущее так и не состоялось. Старик и не подозревал, что Альбер сделал другой выбор и теперь всячески старался быть невыносимым. Когда столь необычная «юридическая» практика убедила молодого человека в том, что юрист из него выйдет плохой и он сможет добиться в жизни гораздо большего, весельчак отправился в Париж. Он решил непременно стать известным художником.
Прошло время, и талант оценили. Робиду начали узнавать по смешным рисункам в газетах и журналах. Вскоре дело дошло до того, что достаточно было лишь взглянуть на рисунок, чтобы определить его принадлежность перу Робиды. Его популярность росла. В 1900 году, когда Робиде перевалило за пятьдесят, художник с присущим ему блеском оформил уголок старого Парижа для Всемирной выставки. Посетители восхищались великолепным исполнением Лувра, Меняльного моста, вертящегося позорного столба Святого Евстафия, домика великого Мольера.