Выбрать главу

Диспетчер - Зоне А: нуль-позиция.

Исчезла, улица вместе с домами, пешеходами, автомобилями. Она словно погрузилась в темную непроницаемую субстанцию, лишенную объема…

Диспетчер - Зоне В: нуль-позиция.

Исчезли зеленый дворик, пятиэтажки, кусты сирени, ветхая беседка. Исчез дворник, сматывающий поливочный шланг, исчез мальчик с колесом…

Диспетчер - группе А орбит: нуль-позиция.

Исчезли домики и зелень Вишневой Балки, трубы далеких заводов, лес на другом берегу.широкой реки, сама река…

Исчезло небо вместе с тонким белым следом oт пролетевшего самолета…

Исчезло солнце…

Наступила первозданная тьма, в которой пространство сжалось до размера точки, а секунда стала равна вечности.

Первый - всем Зонам, кроме Зоны С: свет.

Темнота сверху стала таять, светлеть, постепенно превращаясь в холодно-синюю, а затем серебристо-белую туманность, которая еще через мгновение хлынула вниз потоками яркого света. Пространство раздвинулось до границ, обозначенных сферой и диском, линия соприкосновения которых была подобна линии горизонта.

На сфере не просматривалось ни одного элемента ее конструкции, и она воспринималась как серебристо-белая поверхность, источающая свет. Невозможно было определить расстояние до ближайшей ее точки - оно могло быть и десять метров и десять километров.

Поверхность диска, испещренная мелкими концентрическими бороздами, подобно граммофонной пластинке, казалась более темной, чем поверхность сферы, и его размеры тоже не воспринимались бы сознанием, если бы не одна деталь…

Метрах в ста пятидесяти от центра этого сооружения, где на поверхности диска начинала разворачиваться гигантская спираль, стоял дом, вернее, не дом, а фрагмент дома, всего лишь один подъезд, в окнах третьего этажа которого светило солнце, и волнистые полосы переместились с экрана телевизора на середину комнаты, осветив щели в полу и диван у противоположной стены, на котором спал старик…

Он не знал, что уже давно нет дома, в котором он прожил более тридцати лет, нет того зеленого дворика, по которому он шел сегодня утром, нет арки между домами, самих домов, улицы, гастронома…

Он не знал, что от города, с которым была связана вся его жизнь, остались одни памятники…

Он не знал, что нет больше его фронтового друга, к которому собирался зайти, нет его знакомых по подъезду, нет вообще всех тех людей, которых он знал или о которых когдалибо слышал…

Старик не знал, что и сам он умер давным-давно, в начале далекого двадцать первого века, когда люди не научились еще побеждать все болезни, не научились бороться со старостью…

Он не знал, что люди, которых уже нет в живых, предоставили ему возможность еще раз увидеть солнце, землю, мокрую траву, серебряный волосок паутинки в прозрачном осеннем небе…

Он не знал, что пролежал сотни лет в тесной камере, по трубам которой циркулировал жидкий гелий, пролежал обезвоженный, с физиологическим раствором вместо крови, пролежал до того времени, когда люди уже могли излечивать все болезни, могли бороться со старостью.

Но люди не знали, как он воспримет резкий переход в незнакомый, совершенно для него новый мир. Они не имели права рисковать, и поэтому они построили этот купол, под которым с помощью миллиардов тонких лучей, пакетов волн и сжатых, как пружина, сгустков силовых полей воспроизвели по старым фотографиям и.кинодокументам уголок старого города, в котором жил старик. Воспроизвели все до мельчайших подробностей: дома, деревья, автомобили, пешеходов, белые облака - желтый лист на мокром асфальте, и все это ничем не отличалось от настоящего - можно было руками потрогать ствол дерева и ощутить его шероховатость и тепло, поднять камень и почувствовать его тяжесть, поговорить с продавцом в магазине или с мальчиком, катящим колесо, и не заподозрить, что это всего лишь пакеты волн, переплетенные жгуты света, связанные воедино силовыми полями…

Старик спал в однокомнатной квартире на третьем этаже блочного пятиэтажного дома, и его сон охраняли старенький “Рекорд” с пыльным экраном, будильник на серванте, тихо мурлыкающий холодильник - привычные вещи нехитрого бытия.

Ему еще предстоит знакомство с людьми нового мира, и эти люди хотят, чтобы он не почувствовал себя среди них лишним.

Но это будет не сейчас, не сразу, постепенно…

Старик спал…

Последнему оставшемуся в живых солдату второй мировой войны снилось изрытое дымящимися воронками поле и истребители с красными звездами, летящие на запад.

СЕРГЕЙ МОГИЛЕВЦЕВ “Преддипломная практика”

Легко и свободно летели в небе большие белые птицы. Клубились над ними облака, колыхались внизу синие волны, и все это вместе спокойно и плавно скользило к самому горизонту. Туда, где, слегка касаясь воды, плыл корабль с наполненными ветром парусами.

Ощущение стремительного полета охватило людей. Им казалось, что не птицы и не корабль - плывет высокий скалистый берег, на котором они стояли.

Было прохладно. Легкий комбинезон Андрея совсем не защищал от порывов северного ветра. Капли соленой океанской воды падали на разгоряченное лицо. Он украдкой скосил глаза.

Лена Соколова, одетая в такую же, как у него, форму, стояла рядом…

Треугольник белых лебедей уплывал все дальше и дальше.

Фиолетовые тени ложились на плоскости сильных крыльев. Протяжное курлыканье плыло над океаном…

Стандартный параллелепипед лаборатории. Амфитеатр кресел. Кафедра. Над ней вспыхивающий последними электронными блестками большой объемный экран.

После необъятных северных просторов пространство лаборатории было тесным и неуютным. Воздух казался тяжелым и нестерпимо жарким. Кондиционеры работали на полную мощность.

В груди Андрея Кузнецова росло ощущение утраты. Утраты чего? Наверное, мечты, сбывшейся, материализованной, которую держал на ладонях, боясь поверить в ее реальность. Держал и… потерял. Унесло мечту, как пушинку, соленым северным ветром…

Профессор условной планетологии Петр Ильич Подоконников нетерпеливо постукивал карандашом о кафедру. Это постукивание заставило Андрея очнуться от своих мыслей.

– Прошу тишины, - сказал профессор.

Потом помолчал, окидывая всех внимательным взглядом.

– Итак, занятия в школе косморазведчиков для вас окончены. Сегодняшняя лабораторная работа была последней в нелегком пятилетнем курсе, который отделял вас, вчерашних школьников, от завтрашних дипломированных специалистов.

Преддипломная практика - вот последняя преграда на пути к настоящей, творчески насыщенной жизни.

Андрей посмотрел на Соколову. Она вытирала глаза рукавом комбинезона. Потом неожиданно всхлипнула - среди всеобщей тишины это было похоже на приглушенный всплеск океанской волны.

– Особое внимание я обращаю на следующий факт, - сказал профессор, строго поглядывая на Соколову. - Ни в коем случае нельзя считать материализованные картины чем-то реалбньш, существующим на самом деле. Пусть вас не смущают океанские брызги, которые солены на вкус. Или парусное судно, на котором можно уплыть к неведомым землям. Все это существует в пространстве и времени художественного вымысла, автора, написавшего картину. Вы будете жить и работать среди этого сказочного мира, но потом вернетесь сюда, в настоящее! А после окончания школы полетите к звездам. Полетите открывать новые, теперь уже реальные звездные миры. Кстати, Соколова, как называется это полотно?

– “В голубом просторе”. Художник Аркадий Рылов, начало двадцатого столетия, - сказала Елена и опять всхлипнула.

В школе косморазведчиков очень много времени отводилось для изучения эстетики. Изучали ее по старой, но испытанной схеме:

1. Эвристическое оперирование пространством - курсанты умели образно, в ярких красках представлять себе самые различные пространства - четырех, пяти и шести измерений, пространства “черных дыр”, замкнутых сами на себя, гигантских коллапсирующих масс… Могли мгновенно заменить в своем воображении одно пространство другим. Могли зарисовать на объемном экране любую из своих мысленных картин.