И на следующий день появилась еще одна, другая.
Год от года, с каждой неделей, с каждым днем они становились все более обычным явлением. Порядок Вещей вобрал их в себя, и они стали его главной чертой. Дорога была перемощена, расширена и покрыта чем-то очень гладким и противным, похожим на улиточью слизь, на чем не было видно ни колеи, ни луж, ни камней, ни цветов, ни тени. Прежде на дороге встречалось множество маленьких неукорененных существ — кузнечиков, муравьев, лягушек, мышей, лис и разных других животных: большинство из них были слишком малы, чтобы я двигался для них, — они не могли бы и разглядеть меня как следует. Теперь, набравшись опыта, большинство из них избегало дороги, остальных давили колеса. Я видел слишком много кроликов, погибших прямо у моих ног подобным образом. И я благодарен судьбе за то, что я вяз, и что хотя ветер может меня повалить или выворотить с корнем, хотя меня могут срубить или спилить, но меня по крайней мере ни при каких обстоятельствах не могут раздавить.
Новый уровень мастерства требовался от меня, когда на дороге появлялось одновременно несколько автомобилей. Едва я поднялся над травой тоненьким прутиком, так ясно понял основную хитрость движения в двух направлениях сразу. Я усвоил ее без особых размышлений, просто в силу обстоятельств, когда увидел пешего, идущего с востока, и конного на западе. Мне надо было идти в двух направлениях одновременно, что я и сделал. Я думаю, это как раз то, что удается нам, деревьям, без труда. Несмотря на волнение, мне удалось миновать всадника, а затем удалиться от него, в то время как я еще приближался вперевалку к пешему, и миновал его (в те дни не могло быть и речи о нависании!), только когда исчез из поля зрения наездника. В тот первый раз, когда мне, такому молодому, удалось все сделать правильно, я был горд собой, хотя не так уж все и сложно. С тех пор я делал так бесчисленное количество раз, нимало не задумываясь, даже во сне. Но задумывались ли вы когда-нибудь, какое мастерство требуется от дерева, когда ему приходится увеличиваться одновременно, но с несколько отличной скоростью и несколько отличным образом для каждого из сорока водителей автомобилей, движущихся в противоположных направлениях, и в то же самое время уменьшаться для сорока других, не забывая, однако, нависать над всеми ними в нужный момент: и так минуту за минутой, час за часом, с рассвета до заката, и даже во тьме ночной?
В моей дороге отдыхать не приходилось, она работала целый день под почти непрекращающимся потоком машин. Она работала, и я тоже работал. Мне уже больше не надо было так трястись и подпрыгивать, но приходилось бежать все быстрее и быстрее; с чудовищной скоростью расти, зависать и стягиваться в ничто за мгновение — все в спешке, не имея времени порадоваться движению, без отдыха, снова, снова и снова.
Очень немногие водители давали себе труд посмотреть на меня, даже мельком. Казалось, они больше вообще ничего не видели. Просто таращили глаза на дорогу перед собой. Похоже, они верили в то, что куда-то направляются, к чему-то стремятся. К их автомобилям спереди были прикреплены маленькие зеркальца, на которые они время от времени взглядывали, чтобы увидеть место, где они уже побывали, после чего их взгляд опять застывал, прикованный к дороге впереди. A я-то думал, что только жуки так заблуждаются относительно Прогресса.
Жуки всегда в спешке, а вверх никогда не смотрят. Я всегда был очень низкого мнения о жуках. Но они по крайней мере не нарушали мою жизнь.
Признаюсь, что в благословенной темноте тех ночей, когда луна не серебрила мою крону, а я не заслонял звезд своими ветвями, когда я мог отдохнуть, то порой всерьез думал о том, чтобы перестать выполнять свой долг перед общим Порядком Вещей — перестать двигаться. Ну, не совсем всерьез. Наполовину всерьез. Просто от усталости. Но если даже молоденькая глупенькая вербочка у подножия холма признавала свой долг и подскакивала, перекатывалась, ускорялась, вырастала и уменьшалась для каждого автомобиля на дороге, то как мне, вязу, не следовать этому долгу? Честь обязывает, и каждое мое семя перед тем, как упасть, уже знало свой долг.
Вот уже пятьдесят или шестьдесят лет прошло с тех пор, когда, согласившись поддерживать Порядок Вещей, я внес свою долю в поддержание у людей иллюзии, что они куда-то движутся. И я бы рад поддерживать ее и дальше. Но произошли настолько страшные события, что я хочу выразить протест. Я не против того, чтобы двигаться в двух направлениях сразу, не против расти и уменьшаться одновременно, даже не против нестись с противоестественной скоростью шестьдесят или семьдесят миль в час. И я готов продолжать все это делать, пока меня не срубят и не выкорчуют. Это моя работа. Но я гневно протестую против превращения меня в нечто вечное.