— Это случится через 200 лет… После войны мне доверили восстановить ваше творение… Понимаете? Я ведь порой муки мученические испытываю, так как в точности все хочу восстановить…
— А кто ты такой?
— Реставратор, господин Растрелли. — Авилов был смущен, он считал неудобным называть маэстро коллегой; помолчав, продолжал: — Я хотел сказать, что перекрытие мы решили сделать не деревянное, как было у вас, а поставить ажурные, но крепкие стальные фермы… Их делали на Ижорском заводе, а ставили с помощью вертолетов, когда мы уже возвели стены.
— Это зачем? Да где такая длинная сталь найдется?
— В мое время делают… Это прочнее, на века! И конечно, о вертолетах вы не знаете, но я вам сейчас покажу фотографии, на которых мы зафиксировали этапы работы… — И, держа в одной руке казуаль, другой Авилов стал торопливо искать в ящиках стола фотографии, попутно объясняя: — Только вы подойдите и смотрите на них через этот… ну лорнет, что ли… это археологи нашли…
Вдруг раздалось дребезжание телефонного звонка… Растрелли оглянулся, будто искал, откуда непонятный звук… В казуали заколебался свет, пошел частыми волнами, и видение исчезло. Вадим Сергеевич с раздражением схватил трубку.
— Кто это?
— Добрый вечер, Вадим Сергеевич…
3
Как печально, что мы не можем рисовать непосредственно глазом! Как много пропадает на длинном пути: из глаза через руку — в кисть!
В последние месяцы Авилов терзался трудной, порой, казалось, неразрешимой проблемой: ему предстояло по весьма скудным материалам разработать проект восстановления известного своей замысловатой архитектурой Радужного дворца.
Впервые Авилов должен был многое домысливать — искать сходные решения в работах самобытного русского архитектора Петра Ивановского, искать в том, что он построил до Радужного дворца и в последующие годы, хотя было известно великий мастер не любил повторений, всякий раз решал архитектурные задачи по-новому, неожиданно.
Облик Радужного дворца сохранился на двух гравюрах, нечетких, впрочем, где строение заслонял растительный орнамент, а также на акварельном рисунке чуть больше спичечного коробка. В распоряжении Авилова были еще обмеры руин, взорванного фашистами строения, были описания, сделанные в разное время, но лучшими документами пока оставались любительские фотографии, которые удалось получить после объявления по радио и в газетах; их присылали люди, которые были на экскурсиях в Радужном дворце еще в довоенные годы. Фотографий набралось немного, и те блеклые, порыжелые и чаще всего с сильными оптическими искажениями. Но все же они давали представление о дворце; в основном о фасадной его части и лишь о нескольких помещениях внутри, а их в Радужном дворце было двадцать семь!
Даже полная удача на стадии проекта требовала доказательств, которые необходимо было предъявить придирчивому научному совету по реставрации памятников зодчества. На заседаниях совета нередко говорили: «Это из области догадок, ваша фантазия» — и проект возвращался на доработку, и неоднократно, пока не было всех необходимых доказательств. Почтенные члены совета и молодые спорщики доверяли прежде всего документам, а не творческому чутью. Аргументы экспертов были простыми и каверзными: чем вы это решение можете подтвердить? Без одобрения проекта научным советом он не мог быть воплощен строителями-реставраторами.
В первую ночь после своей необычайной находки Авилов долго не мог уснуть, пришлось прибегнуть к снотворному; и лишь под утро Вадим Сергеевич забылся душным тягостным сном. Он беспокойно просыпался, торопился зажечь свет — остаток тревоги, сходной со страхом, вселил в душу видение — беседа с великим Растрелли. Авилов не мог бы определенно сказать, как все приключилось — устал, сдали нервы?
На рассвете проснулся от пригрезившегося удивительного сна — он увидел дворец, бродил по его помещениям. Но сообразил, что это сон, а мысль, осенившая во сне, мысль, подкрепленная всем, что он успел узнать о Радужном. Вскочив с постели, Авилов торопливо умылся и сел за стол. Повертев в руках акварель Радужного дворца, Авилов укрепил казуаль в вертикальном положении, а затем на некотором расстоянии за линзами казуали установил акварель. Он не мог поверить — Царский зал (основное помещение) выглядел объемно, как на экране стереофильма. Сдвигая акварель в стороны по отношению к линзам казуали, Авилов смог увидеть то одну, то другую стену почти во всем объеме! Схватив лист бумаги, он стал торопливо набрасывать характерные особенности стен, прорисовывать детали, но сбился. Тогда взял новый лист и все начал сначала; рисунок не давался! Авилов увидел, что не может изобразить на бумаге, зафиксировать то, что видит! Он даже усомнился в своем профессиональном мастерстве, которое иногда называл «элементарным ремеслом».