Промучившись неизвестно сколько времени, встал из-за стола, чувствуя слабость, усталость, даже боль в мышцах напряженных рук. Вспомнив, что еще не завтракал, побрел на кухню варить кофе. Его тревожила мысль — руки утратили что-то.
Вскоре вернулся в кабинет-мастерскую. Доставал со шкафа, стеллажей свои прежние работы, чтобы убедиться — мастерство было налицо, а сейчас происходит что-то непонятное, он не может нарисовать то, что видит!.. Позабыв о завтраке, взял новый лист ватмана и, присев на диван, стал рисовать свой кабинет. Рисунок в общем получился, но все же в нем не было привычного почерку Авилова изящества, артистизма, да и линии порой были неуверенные, словно сделанные рукой переболевшего человека…
Через несколько секунд Авилов снова вернулся в кабинет и раскрыл одну из папок с материалами обмеров фундаментов и остатков обрушенных стен Радужного дворца. Сейчас особенно привлек его внимание обмер Царского зала. Авилов на отдельном листе обозначил его контуры и проставил размеры, потом принялся пересчитывать цифры, уменьшая их до масштабов акварели. И громко рассмеялся! Это было замечательно.
Акварель точно в сто раз уменьшила размеры, нигде не погрешила против пропорций… С кухни донеслось шипение — перекипела вода и залила конфорки. Вскочил, побежал на кухню, выключил газ… Мелькнула еще одна догадка — открытие! A рисовать теперь надо по памяти, то, что он смог прежде увидеть через казуаль, рисовать на том листе, где проставлены точные размеры, заполняя рисунок деталь за деталью, но только увеличив размеры.
Потом с помощью казуали можно будет посмотреть акварель и проверить: правильно ли разглядел стены дворца, изображенные под углом и «распрямленные» казуалью? Детали, зафиксированные в перспективе и удаленные от рисовальщика акварели, теперь представали в прямом изображении на плоскости. Фрагменты отделки, очень мелкие, едва, казалось, намеченные на акварели, казуаль помогла разглядеть и передать точно, во всяком случае, похоже. Но это еще предстояло проверить по другим работам Петра Ивановского — не повторил ли он где-либо эти мотивы целиком или, возможно, перенес какие-то их черты, ведь почерк мастера, даже вопреки желанию, переходит из работы в работу, какими бы разными эти работы ни были. За долгие годы накопления опыта реставрации Авилов научился распознавать почерк разных мастеров.
К концу дня Авилов сделал наброски нескольких помещений Радужного дворца. Временами он подходил к кульману, где был прикреплен огромный лист ватмана с наброском фасадной части, хотя и без множества деталей: лепнины, скульптурных групп, необычных конфигураций кровли, которыми Радужный дворец особенно славился; именно система куполов кровли, переходящих друг в друга, и материалы, ее покрывавшие, создавали особое свечение над дворцом не только ясным днем, но и в ненастье. Очевидцы описывали, как сияли позолоченные металлические листы, чередующиеся с толстыми глыбами хрустального, крупных граней стекла. Сияла майолика, терракота, фаянс и фарфор, из которых были сделаны многочисленные гребенчатые соединения золоченых листов металла и хрустального стекла. Подобной кровли не было ни на одном известном строении в мире. Столетие спустя появившееся в России электричество было использовано для искусственной подсветки кровли и фасада Радужного дворца и тем закрепило его название… Разглядывая фасад Радужного, воссозданный им по фотографиям и описаниям, Авилов пытался соотнести убранство внутренних помещении, их отделку с особенностями замысла Петра Ивановского. Сохранились записи его современников, где отмечалось, что «этот терем-дворец, снежная ледяная горка — диво-дивное из сказки, как искони представлял народ перо жар-птицы»…
Авилов улыбался — неужели и ему удастся ухватить перо жар-птицы, восстановить дворец для любования людей, как мечту о прекрасном, веками живущую в сердцах людей?
В конце дня позвонила Инна Ростиславовна и по давнишней привычке, как добрый друг, с особой озабоченностью спросила, как себя Вадим Сергеевич чувствует, как настроение, не стряслось ли чего — ведь накануне он был таким раздраженным! Вадим Сергеевич заверил, что все нормально. Инна Ростиславовна попросила его послушать по телефону несколько страничек заявки на их книгу. Сегодня уже отступать Вадиму Сергеевичу было бестактно, тем более что напористая Бенева взяла на себя и его часть работы. И вообще, в последние годы, когда Инна Ростиславовна овдовела, она заботилась о заскорузлом холостяке, «раке-отшельнике», как она его называла с милой улыбкой.