– “Рекордные урожаи”, - презрительно хмыкнул Эмиссар. - Чем альдебаранская снедь - мука, иль мясо, иль яйца - хуже наших? Ничем не хуже. Доставка продовольствия с ближайших к нам звезд отнюдь не обременительна для общества. Ко всему прочему, торговые налаживаются контакты, это коечто значит. А вот ваша деятельность, Мерв, обрекает планету на бесконечную, бессмысленную реконструкцию. Дай вам волю - и все будет тотчас перерыто, перекопано, переставлено, передвинуто, перепланировано, переделано. Давно, давно пора было остановиться, Мерв!
– Остановиться в развитии равнозначно гибели, - процитировал Мерв любимую фразу. - Закон диалектики. Неукоснительный.
– Именно поэтому и обнародовали вердикт о строгом ограничении изобретений, - парировал Эмиссар. - Не мне объяснять вам, что законы природы в конечном счете исчерпаемы. Сейчас на Марсе шестьсот миллиардов бывших землян. Если каждый, подобно вам, начнет измышлять прожекты, даже гениальные, потомкам нечего будет изобретать. Позаботимся же о них, как пеклись о нас невежественные предки.
– Любопытствую, как они пеклись, предки-то невежественные?
– К примеру, возьмем древние Афины. Там каждый, кому заблагорассудится, мог выйти на центральную площадь и перед всем честным народом предложить любое нововведение, любой проект. Одобрили всегласно - получай в награду из рук верховной жрицы золотой амулет, знак высшего общественного признания. Отвергли проект - сие же мгновение вкуси яблока отравленного… Пораскиньте умом, Мерв, много ль находилось в древних Афинах охотников изобретать?
Эмиссар замолчал.
Молчал и посрамленный прожектер. Нежданно блюститель закона вновь заговорил:
– Архимед, Кеплер, Ньютон, Менделеев - в глубокой древности на той же Земле каждый обогатил науку одной-двумя великими идеями, не больше. А могли бы, ох как могли. Да не прельщались, видно, гении количеством. О качестве перво-наперво помышляли. И низкий поклон им: кое-что оставили и нам, грешным, над чем стоит голову поломать.
Мерв отвечал почти не размышляя:
– Не на одних Кеплерах да Архимедах свет клином сошелся. Случались и многогранные творцы. Герои Александрийский. Неттесгеймский, Агриппа. Парацельс. Сансеверо Сансеверино. Леонардо да Винчи.
– Грешно не знать историю! - сурово отрезал Эмиссар, так что не должно было остаться сомнений: уж кто-кто, а он историю знает. - Да будет известно, что большую часть своих гениальных догадок Леонардо укрыл от современников, возможно, не желая отбивать у потомков хлеб насущный. Сколько уж веков минуло, а вот поди ж ты: историки то и дело натыкаются на проекты Леонардовы. Тут тебе и обводнение Сахары, и плазменный генератор, и подземный буер - всего не сочтешь. Хотите последнюю новость из Академии Леонардо? - Эмиссар провел ладонью по сиреневой панели сбоку стола, и сразу же металлический голос завещал как бы ниоткуда: - Позавчера, 23 июля, неизвестный автор прислал в Академию электронно-оптическое устройство, которое позволяет проникнуть за горизонт картин Леонардо да Винчи. Не вполне понятным способом итальянский мастер сумел на своих полотнах добиться пространственного эффекта. Он запечатлел пейзаж на несколько километров за черту горизонта.
Эмиссар движением руки укротил металлический голос и произнес с оттенком безразличия:
– Очередное анонимное устройство. “Неизвестный автор прислал” - и все тут. Знаем мы этих неизвестных, ниспровергателей законопорядка, недовольных и временем, в котором живут, и Марсом, на котором обитают. Затаился такой в щели, как змий, и ну проектиками дичайшими бомбардировать белый свет. И чего некоторым не хватает? Мы вернули Марсу почву и атмосферу. Искоренили болезни. Продлили жизнь человеческую до трех-четырех столетий, дальше уж некуда. Из обширного Марсианского Кодекса ныне действуют всего-навсего несколько законов. А пока что из-за таких преступников, как вы, Мерв, и подобных вам эксплуататоров собственного мозга, нам приходится содержать ораву экспертов, общественных информаторов, механических осведомителей.
– Наподобие тех божьих коровок, что вы подсунули мне.
Эмиссар встал, оперся растопыренными пальцами левой руки на стол; кистью правой руки он, рассекая слова, совершал отрывистые движения, как бы прикасаясь к кнопкам, от нажатия которых зависело существование других планет, а то и миров.
– Вы опасный фанатик, Мерв. Опаснее, чем я предполагал. Никакого суда не будет. Потрудитесь выслушать наше высочайшее решение. Властью, вверенной мне Лигой Охраны Умственного Труда, я осуждаю вас как рецидивиста к пожизненному пребыванию в Долине Неотвратимых Наслаждений. - Эмиссар нанес рукой последний невидимый мазок, после чего сел и сказал на удивление ласково: - Отныне и для вас, Мерв, настала эра многообразных развлечений, чувственных услад. Там, в Долине, у вас будут все возможности для наслаждения красотой бытия. И лишь одного вы будете лишены - возможности изобретать, переиначивать все вверх дном. Порханье стрекоз, песня иволги, пугливые стайки рыб в сонных заводях, мазурка Шопена в потоках лунного света - это ли не счастье?
– Ваше решение бесчеловечно, - прохрипел Мерв, чуть растягивая слова. - Но я не в обиде на вас. Вы отражение столь же бесчеловечной эпохи, где изобретателям нет места. О, родись я в другое время - да в три дня прославился бы на века.
– В какое такое другое время? - сощурился Эмиссар. - В тех же древних Афинах? При Аттиле? При Джордано Бруно? При Галилее?
– Например, в двадцатом веке, особенно в его конце. Тогда число изобретений удваивалось каждые десять лет. Вот где был истинный рай для изобретателей. Да, они жили как ангелы в раю. И никто не смел устраивать на них охоту наподобие той, что вы измыслили сегодня ночью… Эх, в двадцатом веке благодатная нива изобретательства взращивала такие плоды, что…
– Довольно, Мерв, разглагольствовать! - загремел Эмиссар. - Для фанатиков, подобных вам, смысл истории сокрыт за семью печатями. Но я помогу вам прозреть. Предлагаю пари. Сейчас 8.40. Ровно в полдень мы телетранспортируем вашу особу в конец двадцатого века. Испытаете, легко ль прославиться на века. Итак: если там, на Земле, в течение трех дней заинтересуются хотя бы одним вашим проектом, считайте себя здесь свободным. Если нет, то интенсивность неотвратимых наслаждений в Долине будет увеличена до верхнего предела. Решайте!
Мерв не раздумывал ни секунды.
– Я выиграю пари, - выдохнул он. - И первое, что сделаю, когда снова стану свободным, - предложу проект реконструкции вашего кресла. Оно нефункционально. Слишком низкие подлокотники. Слишком прямая спинка. Слишком жесткая конструкция. Все это затормаживает умственную деятельность. Пагубно влияет на течение мозговых процессов.
Эмиссар расхохотался.
– На сей раз вы правы. Это точная копия кресла, в котором всю жизнь просидел философ Кант. И потому ничего не мог изобрести, - отвечал Верховный Эмиссар Лиги Охраны Умственного Труда.
День первый.
В полдень Мерв обнаружил себя стоящим на обочине шоссе, по которому с жутким ревом неслось неукротимое стадо автомобилей. На юге, километрах в десяти, утопал в сером тумане город, хотя на небе не было ни облачка. Несколько раз Мерв выбрасывал вперед руку с растопыренными пальцами, пытаясь привлечь к себе внимание водителей, - безрезультатно.
Так прошло полчаса. Наконец ему повезло: грузовик притормозил, свернул на обочину, и шофер, приоткрыв дверцу, крикнул:
– Хелло, парень, садись, подвезу.
Кабина дышала зноем, как металлургическая печь. Пахло бензином, отработанным маслом. Мерв указал на туман, объявший город, поинтересовался:
– Почему выключили там ультрапоглотители?
Шофер, молодой, небритый, в кепочке набекрень, изумленно воззрился на него.
– Ультрапоглотители, которые уничтожают отработанные газы над городом, - пояснил Мерв.
– Да ты, кажись, с Марса свалился, браток, - обиженно сказал шофер. - Ни о каких ультра-мультра я и слыхом не слыхивал. А между прочим, кое-что в технике кумекаю, да и журнальчики кой-какие почитываю.