Выбрать главу

Только “Махабхарата” по объему превосходит ее, но она же творение целого народа!

По совету друзей Фирдоуси посвятил книгу султану Махмуду Газневиду, однако тот отверг труд мудреца, дав ему ничтожную награду за творение, равного которому еще не создавали на Земле… В страшном разочаровании уходил поэт и, обиженный, роздал деньги нищим, чем вызвал гнев Махмуда.

Пришлось долго скрываться от мести тирана.

Минуло какое-то время, и султан услышал от придворных отточенные, полные волшебной силы строчки стихов. Он пожелал узнать имя поэта, и ему сказали - Фирдоуси.

Тогда, говорит предание, Махмуд Газневид послал.Фирдоуси богатые дары… И когда караван с ними входил в Разанские ворота города Туе, тогда же через Рудбарские ворота вынесли на кладбище тело поэта. А дочь его, несмотря на бедность, не пожелала использовать для себя подарок султана и на эти деньги построила рибат - странноприимный дом.

Эта история поразила меня: какой человек жил! С чем можно сравнить его искусное перо? Разве что с резцом умельцаювелира, превращающего мутный алмаз в переливающуюся всеми цветами радуги живую каплю - бриллиант!…

Простите, что плачу. Не могу удержаться от слез. Сейчас я как наяву вижу его перед собой.

Я долго размышлял над злосчастной судьбой поэта и решил исправить ее. Разве должно быть так, чтобы одним доставались все блага жизни, а он, плодами труда которого мы сейчас пользуемся, умер в нищете! Жизнь у каждого из нас одна-единственнай, а он ее истратил для других. Это чудовищно несправедливо! Нужно, чтобы и он пожил в свое удовольствие.

Эта мысль прочно засела во мне, и я решился ее осуществить. Я отправился в десятый век, в 984 год.

Иду по городу, он кажется мне ненастоящим: низенькие глинобитные кибитки, узенькие улочки, где, раскинув руки, легко достаешь противоположные стены. Скудная растительность изнывает от палящего солнца. Зной и пыль. Прохожие удивленно поглядывают на меня. Странно, ведь моя внешность не должна вызывать подозрений - экипирован я в полном соответствии с эпохой. Потом догадываюсь, что их, видимо, изумляет моя непринужденная осанка. В отличие от них у меня нет той униженности, настороженной пугливости, которые отличают каждое их движение.

Спрашиваю - мне объясняют, как найти Фирдоуси. И вот я вхожу в указанный дом. Некоторое время жадно разглядываю поэта: мужчину крепкого телосложения лет сорока пяти с пышной бородой. Приглядевшись, замечаю в ней седые волоски.

Взгляд его темных глаз устал, но ясен. Замечаю, в саду бегает мальчик лет одиннадцати с чертами лица, похожими на Фирдоуси. Это был его сын Касим.

Не скоро мне удалось растолковать, кто я такой и зачем к нему явился. Он сильно опечалился, когда я рассказал, какие невзгоды его ожидают в грядущем.

– О аллах! Неужели будет именно так? - прошептал он.

– Об этом говорят известные нам предания.

Я не смог вынести его пристального взгляда и отвел глаза, будто в чем-то провинился перед ним. Сказал:

– Но этого не должно быть. Я принес вам вашу книгу “Шахнаме”, которую вам еще только предстоит написать. Теперь вам не надо все эти годы страдать, сочиняя ее, - достаточно лишь переписать. А оставшуюся жизнь можете делать все, что вам будет угодно. Вы еще крепкий мужчина и при вашем уме и таланте сумеете многого добиться. Берите, вы это заслужили!

Он взял книгу и с любовью оглядел обложку, где был изображен исполин Рустам на Рахше. Со вздохом погладил. Из его глаз выступили слезы.

Этого я перенести не смог, да и срок моего пребывания в прошлом подходил к концу, поспешно простился и ушел.

Вернувшись в свое время, я поспешил в библиотеку, желая узнать, как сложилась жизнь поэта после моего визита. К. моему величайшему удивлению, она не изменилась ни на йоту! Я не верил своим глазам! И тогда решил отправиться к нему вторично, на этот раз в 1017 году, чтобы разузнать, в чем же дело.

Отыскал Фирдоуси и, встретившись, с трудом узнал его: он уже был старцем преклонных лет, согбенный, весь седой, с редкой бородой и дрожащими руками. Под глазами неисчислимые морщины. Только взгляд оставался все тем же: лучистым и непреклонно твердым.

Он узнал меня и удивился, что я ничуть не изменился. Я пояснил, что по моим часам мы расстались с ним двое суток назад. Он глубоко вздохнул. Нам принесли чай, и мы уселись на старом потертом ковре, поджав ноги. Он спросил: хорошо ли знают его книгу потомки?

– Знают?! - едва не задохнулся я от возмущения. - Да она известна всему миру! Кто еще из поэтов может сравниться с великим Фирдоуси? Разве что Гомер! Но его “Илиада”, например, в восемь раз меньше “Шахнаме”. Не в количестве дело, но кто может без душевного трепета читать о злодеяниях змеегривого Заххака, о подвигах могучего Рустама, о горькой доле его сына Сухроба, богатыре Исфандияре!…

Много я говорил,.а он молча слушал и только покачивал головой в такт моим словам, полузакрыв глаза, а в них - я видел! - разгоралось пламя. Вот он тихо заметил:

– А Унсури и Фаррух, придворные поэты, утверждали, что бессмысленно описывать подвиги давно умерших воинов. Мол, в войске султана Махмуда есть много живых героев.

– Жаль, - развел я руками. - Стихи этих поэтов я читал, они умные люди, но говорили такие глупости. Наверное, из зависти… А как книга, помогла вам?

Он наклонил голову, потом поднялся и принес “Шахнаме” с Рустамом на обложке, завернутую в красный платок. Страницы ее стали желтыми, ломкими. Мне казалось, что я ее держал в руках два дня назад, а для них с поэтом пролетело почти тридцать лет!

Открыл, иссушенные страницы шуршат, и только тут я заметил, что листы не разрезаны. Я забыл вам сказать, что взял для Фирдоуси совершенно новую книгу. Мне стало ясно, что поэт не воспользовался подарком. Но почему?

Фирдоуси ответил:

– Иначе я поступить не мог, это была бы не моя книга, а стать обманщиком мне не хотелось. Да и чем бы я занимался оставшиеся годы? Все богатства и развлечения - прах перед радостью труда, созидания.

Слезы невольно выступили на моих глазах, и я отвернулся, а чтобы сгладить неловкость, спросил:

– А где сейчас ваш сын Касим?

– Умер, - просто ответил Фирдоуси. В его голосе прозвучало страдание. Он тихо произнес: - Был мой черед покинуть этот свет, но милый сын ушел во цвете лет.

Какая бестактность с моей стороны! Я жестоко корил себя, но содеянного не исправишь…

В чахлом винограднике завозилась птаха, и я вспомнил о времени - нужно было возвращаться. Сказал об этом поэту.

Обнимая меня на прощание, Фирдоуси поблагодарил:

– Спасибо за книгу, она очень помогла мне. Когда приходилось трудно и отчаяние подступало к сердцу, то я брал ее, вспоминал вас, и новые силы рождались во мне. Я знал, что мои труды не пропадут даром, отзовутся в благодарных сердцах потомков…

Уходил я от него как в тумане. Мне было горько, что я так и не сумел ничего изменить: караван с дарами султана Махмуда Газневида войдет в одни ворота города, а через другие на грубо сколоченных носилках вынесут бездыханное тело поэта.

Нелли ЛАРИНА ПРОЕКТ ГИМЕНЕЯ

– Чем ты будешь занята сегодня? - Голос в трубке был хрипловатым.

Она ответила ему спокойно и холодно: - Сегодня буду работать.

“Боже! - Он, оглушенный ее хладнокровием, почувствовал прилив ярости: - И ты можешь еще работать! После всего, всего!…” Руки его дрожали, злость начинала туманить голову, он хотел крикнуть, но прошептал:

– Я умоляю, приди, Элина…

– Мне необходимо закончить перевод старинной рукописи, Я обещала историку. Он защищает диссертацию о роли семьи В средневековом обществе. Тема глуповатая, но и ты не лишен тех предрассудков, которые достались нам от. старины. Впрочем, своими пережитками ты вдохновляешь меня.

Из трубки исходило бесстрастие. Где же любовь? Энергия?

Или хотя бы злоба? О, она, пожалуй, смеется над ним?! Лучше бы упрекала, укоряла, оскорбляла…