Тут вновь подал голос стажер, который интересовался сервомоторами. Этого новичка, видимо, многое у нас удивляло.
– Мне непонятно, - волнуясь, сказал он, - почему не рассматривается альтернативная версия. Почему мы не предполагаем, что этот человек, - он кивнул на снимок Пахаря, - вовсе не брейкер, а все три случая с ним - просто роковые совпадения? Насколько я понимаю, подобные катастрофы могли произойти и от других причин - мало ли их в Поясе? И компьютеры ошибаются…
Вопрос был наивный, однако Мейден ответил на него со всей серьезностью: - Вы рассуждаете логично, но упускаете некоторые детали.
В Поясе нет отдельных компьютеров. Пояс - зона повышенной опасности, поэтому все вычислительные комплексы, работающие на астероидах, объединены средствами космической связи в интегральную информационно-компьютерную сеть - ИНИКС.
Для выработки ответственных решений, ошибки в которых ведут к катастрофам, используется совокупная мощь всего ИНИКСа, а не одного какого-либо компьютера. Значит, если мы исключим вмешательство брейкера, нам придется признать, что с некоторых пор ИНИКС допускает непоправимые ошибки. Но почему тогда мы все еще живы? И почему катастрофы происходят одна за другой только на Нектаре, Мирре и Тетисе, которые посещает некий путешественник?
Стажер сконфуженно сел.
– Другое дело, - продолжал Мейден, - что у нас действительно нет прямых улик, вообще каких-либо оснований для ареста Пахаря. Материальные следы его воздействия на технические системы отсутствуют, так что он всегда может изобразить себя жертвой, а не виновником катастрофы. Формально он сейчас пострадавшее лицо, отдыхает в оазисе Офир на Марсе. Непонятна и цель его диверсий. Единственное, что можно сказать, - Пахарю почему-то не нравятся биостанции. Все его диверсии имели место там, где в космосе выращивается что-либо съестное - так сказать, “на пажитях небесных”. Поэтому, кстати, мы и дали ему кодовое имя Пахарь, под которым он будет фигурировать в оперативных донесениях. Скоро Пахарь закончит курс лечения и сможет вернуться в Пояс. Видимо, нам придется немало повозиться с ним. Но, я думаю, мы сумеем познать цели этого человека и выяснить природу его таланта”.
В словах Мейдена звучала уверенность, но позже, когда я думал об этом деле, меня все больше одолевали сомнения. Брейкер не такая уж частая фигура в нашей практике, и, говоря по правде, никто из нас толком не знает, как с ним бороться.
За двенадцать лет работы в Поясе мне пришлось лишь раз иметь дело с брейкером. То была пожилая женщина-домохозяйка, которую привезли в Пояс откуда-то из предместий Сан-Паулу. Компания, добывавшая на Бригелле цирконий, доконала этот астероид и была на грани банкротства, когда кому-то пришла в голову счастливая мысль с помощью брейкера устроить на руднике катастрофу, дабы получить солидную страховку. Мне пришлось слетать на Марс, чтобы раскрыть умышленное вредительство на Бригелле.
Теперь брейкер угрожал биостанциям, и я опять имел немалые основания для беспокойства. В моем секторе Пояса, на астероиде Амброзия, действовала биостанция, причем двигалась она в стороне от оживленных трасс и, насколько я понимал, представляла собой довольно удобный объект для брейкерских упражнений. Мне, конечно, следовало быть на Амброзии и ожидать там визита Пахаря, но я не мог находиться одновременно в двух местах. Мидас тоже требовал моего присутствия. Поэтому, направляясь туда, я, в сущности, проводил политику испуганного страуса и старался просто не думать о Пахаре. Вернувшись на Мидас, я целиком ушел в дела по ликвидации “мыльного клуба”, и мысли о возможном появлении брейкера постепенно отодвинулись на второй план. Однако Пахарь очень скоронапомнил о себе. Он дал мне лишь несколько дней для спокойной работы, а потом вылетел с Марса, и, конечно же, не куда-нибудь, а прямиком в мой сектор, на Амброзию.
Мне спешно дали об этом знать, и с этого момента Пояс словно бы скорее завертелся вокруг солнца, а я метался внутри него как белка в колесе.
Я немедленно покинул Мидас, надеясь упредить появление Пахаря на Амброзии, но Мейден, с которым я непрерывно поддерживал связь, сообщил, что брейкер, очевидно, будет там раньше меня. Я чувствовал себя человеком, у которого вот-вот должны ограбить дом, однако ничего не мог поделать. Расположение небесных тел, увы, имеет значение не только в астрологии, но и в практической навигации. Пахарь и я двигались в плоскости эклиптики, однако брейкер вместе с Амброзией находился в ее западной квадратуре, а я - в восточной. Благодаря этому Пахарь опередил меня на несколько часов. Когда он ступил на Амброзию, я еще находился в пути и был готов к любым неожиданностям. И они произошли.
Трое наших, незаметно сопровождавших Пахаря с самого Марса, сообщили, что, едва появившись на Амброзии, брейкер вызвал по видеофону научного руководителя биостанции доктора Стефана Мана и передал ему привет от Регины. Ман при этом несколько растерялся, но быстро овладел собой и назначил Пахарю встречу в баре. Этот предварительный мимолетный контакт показал, что все мы, может быть, безмятежно спим на краю пропасти. Имя Регины, произнесенное Пахарем, прозвучало для меня как гром; я вдруг понял, какого рода цель мог преследовать Пахарь.
– Известно, кто такая Регина? - спросил я у Мейдена, чтобы проверить себя.
– Это подруга Пахаря на Герионе, - ответил тот с экрана. - Полное имя - Регина Вербицкая, специальность - психолог. Мы сейчас выясняем, откуда ей известен Ман.
– Тут нечего выяснять, - сказал я. - Два года назад она работала с Маном на Амброзии и… в общем, почти была его женой. Потом они разошлись. Но главное в другом: Пахарь мог узнать от Регины о научной работе Мана. О работе, которая засекречена. Доктор Ман вел на Амброзии эксперименты по аутотрофному синтезу белков, то есть, говоря проще, пытался создать питательную биомассу из неорганических веществ. Эти исследования входили составной частью в какую-то международную научную программу. Я не знал ни участников программы, ни ее конкретной тематики, но смысл ее был мне известен: разработка способов производства искусственной пищи.
Услышав об этом, Мейден незамедлительно сделал запрос в компетентные организации, и через несколько минут мы узнали, что на ряде биостанций Пояса, на этих ангельски тихих “пажитях небесных”, часть которых пострадала от Пахаря, уже несколько лет совершенно буднично и незаметно осуществляется грандиозный научный проект. В числе прочих работ на биостанциях Нектар, Мирра, Тетис, Кифара и Амброзия велись исследования по синтезу искусственных белковых продуктов, способных заменить обычную пищу. Эта научная программа, принятая по инициативе голодающих, носила название “Небесное поле”.
Так, среди головоломных загадок и сложностей этого необычного дела неожиданно всплыл простой и ясный мотив - борьба за жизнь, за все тот же кусок хлеба. С проблем космических мы вдруг опустились до проблем чисто земных, до извечного стремления человека не умереть от голода, а пожить подольше. Характерный, если вдуматься. Ибо он показывает, что мы и в космосе живем среди жгучих противоречий и контрастов, которые отделены друг от друга очень тонкой стеной. Взаимоисключающие явления пронизывают нашу жизнь, сталкиваясь и переплетаясь, но мы преспокойно уживаемся с ними и даже не пытаемся это осмыслить. Для нас это нормальное положение вещей. Но только идиот может одновременно быть сытым и голодным, мертвым и живым. И то, что наша цивилизация до сих пор не изжила подобного раздвоения, указывает на ее шизоидный характер. Мы освоили ближний космос, добрались до орбиты Юпитера. На Земле полное благополучие, но на астероидах люди могут умереть с голоду. Я не знаю, почему так происходит; я лишь могу предположить, что такое положение, видимо, сохранится до тех пор, пока голод будет иметь не только биологическое, но и космополитическое значение.