— А лава?
— Чего лава? Лава далеко не течет. Ключи в сорока километрах от Безымянного, а здесь поменьше, но лава не достанет. А вот камешки могут долететь. Это уж как повезет. Лучше под крышей пересидеть…
Я подошел к ним и спросил, как мне найти Институт вулканологии.
— Как выйдете из гостиницы, переходите улицу. Напротив как раз первый автобус останавливается. Или двадцать шестой. Сойдете на восьмом километре, там спросите, — объяснили мне.
— Вулканолог? — спросил пожилой.
— Нет, корреспондент из Москвы.
— А, — сказал он равнодушно.
В вестибюле гостиницы толпились люди, не знавшие, то ли им выходить на улицу, то ли отсиживаться внутри здания.
— Граждане! — надрывалась женщина-администратор. — Не толпитесь, не пугайте себя и людей. А у кого нет дела сейчас в городе, возвращайтесь в свои номера, слушайте радио'… Ничего опасного нет!
Я вышел на улицу, придавленную низким мрачным небом. Оно закрывало до половины сопки и лепившиеся на их склонах блочные пятиэтажки. Воздух был тяжелый, влажный, незнакомо пахнувший чем-то горьким.
Снаружи гудело громче. Гул то затихал, то усиливался через неравномерные интервалы. Ежась от холодной сырости, буднично торопились по своим делам люди. Ходили автобусы. К стоянке подкатывали такси.
— Кто до десятого километра? — спросил очередной таксист, следуя повсеместной привычке таксистов везти не туда, куда их просят, а туда, куда им хочется. Машина быстро заполнилась. Оставалось одно место.
— А до восьмого довезете? — спросил я.
— Садитесь, — сказал таксист.
Незнакомые друг с другом пассажиры угрюмо молчали.
— Мужчина, вам выходить, — сказал таксист, обращаясь, видимо, ко мне. Так до сих пор меня окликали только женщины.
Расплачиваясь, я подивился еще раз оскудению современного русского языка.
— А институт где?
— Напротив.
Перейдя улицу, я очутился то ли в большом сквере, то ли на маленьком бульваре, в глубине которого стояло поперек длинное трехэтажное здание. Это и был Институт вулканологии.
У подъезда его теснилось несколько крытых брезентом грузовиков. В кузов одного из них люди в желтых пластмассовых касках и зеленых рабочих костюмах грузили какие-то тюки, ящики и приборы в чехлах. Я остановился у машины, намереваясь спросить, куда мне обратиться.
Из черноты под брезентовым верхом высунулся человек с красным лицом и шишковатым носом.
— Чего стоишь! — грубо закричал он. — Подавай!
Моя зеленая выцветшая штормовка вполне могла сойти за прозодежду вулканолога. Сообразив это сразу, я не стал вручать верительных грамот, а бросился к груде вещей и ухватился за тюк побольше. Вместе с другими, быстро перекидав все в машину, я нырнул под спасительную сень брезента.
Грузовик рванулся в неизвестность…
Я сидел на скамье, водрузив ноги на тюки. Сильно болтало на поворотах и ухабах. То и дело я съезжал со скамьи, упирался в тюки руками, потом меня бросало обратно на скамью, больно припечатывая спиной к борту кузова. Все в машине были заняты такими же попытками хоть как-то усидеть на месте и потому молчали. Из-под брезента была видна только дорога, которая быстро убегала, исчезая в сером мареве.
Последний ухаб, и машина встала. Кто-то спрыгнул и откинул задний борт. Соскочив, я увидел поблизости вертолет.
— Быстрей! — крикнул человек с шишковатым носом и выдвинул из глубины кузова в мою сторону окованный железом ящик.
Схватив его, я пошел к вертолету. Обгоняя меня, туда же побежали с тюками и приборами мои спутники в желтых касках. Один из них уже стоял в дверном проеме вертолета и принимал вещи. Перегрузка завершилась в несколько минут, и едва мы уселись на вещи в грузовом отсеке, как раздалось завывание унформеров и кто-то захлопнул дверь. Тут, под рев двигателя, меня спросили:
— А вы кто такой?
— Корреспондент, — коротко ответил я.
— Немедленно вылезайте! — перекрикивал рев шишковатый нос.
Но было уже поздно. Машина дрогнула и поднялась в воздух.
— Когда прилетим, не смейте выходить! Полетите обратно. На вас нет каски.
— Ничего, у меня голова крепкая! — крикнул я в ответ, а шишковатый нос показал мне кулак.
Однако вскоре он смилостивился.