— Лейн! — кричит он, одновременно выбрасывает руки к сиянию.
Лейн уже видит все — как беспомощно руки Стаффорда пытаются нашарить рычажок, повернуть и отключить от упора, как учили на тренировках.
— Лейн, помоги! — кричит Стаффорд.
Видение между тем начинает тускнеть, расплываться.
Руки Стаффорда, кажется, сжимают затихающий вихрь, но, бессильные, скользят по столу. Еще мгновение — и конец.
Лейн наотмашь (на следствии она скажет: «А что было делать?») ударяет рукой по белому с хрусталем. Так бьют овода, севшего на колено, — впопыхах и наверняка. Под рукой звякает, хрустит, разом опадает вращение вихря, исчезает размытость форм, перед Стаффордом и Лейн — аппарат. От удара он скользит по столу — к краю, Стаффорд ложится на стол, чтобы задержать, но аппарат падает на пол. Опять звон, что-то дробно катится по паркету — и все стихает.
— Что ты сделала, Лейн? — В глазах Стаффорда ужас.
Лейн, белая, как стена, овладевает собой:
— Все, Стаффорд. Кончилась Вахта. Получай премию.
Закрыла лицо руками и разрыдалась.
Распахнулась дверь, в комнату вбегают люди, члены Комитета, их двое. Кидаются к аппарату.
— Боже мой! — бормочет один. — Возможно ли?…
Второй, завладевший аппаратом, прижимает его к себе, словно боясь, что модель опять исчезнет.
Лейн опускает руки, бледность сходит с ее лица. Стаффорд стоит у стола как вкопанный.
Еще появляются люди — ученые, которых подняла сигнализация, вахтенные, готовившиеся к смене.
Член Комитета, завладевший моделью, все еще не может сдвинуться с места, второй, отыскивая под столом отскочивший рычажок, бесконечно повторяет:
— Возможно ли? Возможно ли?
Но все уже свершилось.
Прежде всего встала задача — изучить модель и по ее образцу сделать Машину. К счастью, повреждения от удара оказались несущественными: отломился один из рычажков, кусочек панели.
Сразу же был создан мозговой центр по изучению аппарата.
И начались сюрпризы. Двойная решетка с несовпадающими отверстиями оказалась двигателем машины, преобразователем времени в вакуум. Точнее — это аннигилятор, в котором время, сгорая, создавало вакуум в самом себе, придавая этим машине момент движения: машина втягивалась в вакуум — само время ее толкало. Чем больше сгорало времени, тем быстрее двигался аппарат. Все гениальное — просто, убедились исследователи.
Путь к созданию Машины был открыт.
Но, как и везде, великое и смешное в «Тайм-Хаузе» шли рука об руку. Пока инженеры бились над тайной двигателя, Комитет провел расследование о «рукоприкладстве» Лейн.
— Как вы решились на такой грубый поступок?
— А что было делать? — ответила Лейн.
— Вас учили — что делать.
— А вы попробуйте, — возразила девушка, — за сотую долю секунды остановить аппарат!
— На это вы прошли техотбор, тренировки.
— Да, я тренировалась еще и дополнительно.
— Поясните.
— Построила модель и тренировалась по шестнадцать часов в сутки.
— И что?
— Пришла к выводу, что так модель не остановишь.
— Почему об этом не доложили Комитету?
— Мне ли спорить с авторитетами?
— И вы знали, что станете действовать не по инструкции?
— Сделала как сделала…
— Заранее действовать не по инструкции?
— Заранее, — согласилась Лейн.
— Но вы предполагали, что повреждения могут быть непоправимыми?
— Исправлять повреждения — дело техники.
Комитет был настроен миролюбиво, ведь «мудрые, — писал Гюго, — не строги». Да и кончилось все благополучно, тайна двигателя разгадана — Машина будет. Посовещавшись, Комитет принял решение: сто тысяч фунтов присудить ей, единственной девушке, вахтенному Лейн Баллантайн.
Машину изготовили через год. Испытали в лаборатории. Машина двигалась в прошлое, в будущее — пока на час, на день: конструкторы испытывали параметры.
Когда наконец протокол был подписан, занялись вопросом: куда направить первые рейсы? Большинство высказалось за прошлое — дочеловеческое прошлое, чтобы внезапное появление людей из двадцать первого века не породило у отдаленных предков мифов и культов. Рейсы были нацелены на палеогеновую эпоху — до тридцати, тридцати пяти миллионов лет назад. Машина была двухместной, и в первую пару исследователями назначили доктора физических наук Девиса и профессора Прайса.