При этом Боб не скрывал некой иронии превосходства, что придавало его словам особую убедительность.
Хотя я с самого начала ожидал от Боба чего-то подобного, все же не мог удержаться от возгласа: — Гениально! Ну а риск? Ты уверен в успехе пересадки?
— Риск, конечно, есть, — согласился он. — При современной технике и отработанной методике трансплантаций вероятность благополучного исхода уже немалая… Просто хранящийся в крови опыт веков заставляет нас бояться всего нового. Но я верю в удачу, и в один прекрасный день ты увидишь меня среди сильных мира сего, на Олимпе!
— Дорогой Боб, неужели на эту божественную гору нельзя подняться менее рискованным путем?
— Пытался. Но меня окрестили неуживчивым и окрасили в розовый цвет, который воздействует на власть имущих, как красная тряпка на быка.
— Думаю, что способный человек может многого добиться, используя укоренившиеся в обществе правила игры, действуя по законам данного общества.
— Именно так я и хочу поступить. Разбогатеть любым способом. Не я придумал консолидацию! Я вступаю в игру, созданную до меня. Между прочим, тоже по нашим волчьим законам! На мелочи я не размениваюсь! Ставка — моя жизнь! Выигрыш — миллионы!
Лиз смотрела на него спокойно, и, как мне показалось, даже с гордостью. Она разделяла его оптимизм, а возможно, была слишком спокойной по характеру и привыкла к горячности мужа и к его фантастическим планам.
Идея Боба настораживала меня чем-то недосказанным. Я не мог поверить в торжество его замысла. К тому же он возлагал некоторые надежды и на меня, таким образом втягивал меня в авантюру. Под впечатлением газетной шумихи о последних открытиях ученых я не знал, чему же отдать предпочтение в определении личности: мыслительному аппарату или организму вместе со всей его нервной системой?…
А в газетах появилась новая статья под сенсационным названием «На пути к бессмертию!».
«Мужчина с чужим мозгом живет второй месяц! Его организм функционирует нормально. Наблюдения показывают, что новому индивидууму передалась память как реципиента, так и донора. Он вспоминает эпизоды из жизни обоих. Поэтому его назвали Дуономусом. Итак, память тела, крови и костного мозга также играет в жизни человека значительную роль.
Как не вспомнить в связи с этим недавние утверждения профессора Куингера о том, что многие клетки тела и кровяные тельца способны нести определенную информацию?! Недаром говорят о хранящемся в крови опыте предков. Наконец, новейшие исследования ученых выявили еще один, пожалуй, решающий фактор: о зависимости индивидуальности Дуономуса от того, какие гены (от рецепиента или от донора) будут в нем преобладать. Процесс этот носит пока неуправляемый характер. Тут возможны самые разнообразные комбинации, в которых доминируют, как правило, гены реципиента».
«…Можно утверждать, что наши хирурги штурмом взяли главную крепость, длительное время сопротивляющуюся пересадке. Внедрение такой операции в хирургическую практику открывает перед учеными широчайшие перспективы в борьбе за долголетие.
Дэвид Дэннис высказывает мысль о том, что в дальнейшем в результате поочередной пересадки человеку различных органов и мыслительного аппарата можно будет многократно омолаживать и продлевать ему жизнь. Практически гомо сапиенс не просто обретает бессмертие, он может бесконечно жить в одном, излюбленном для него, возрастном периоде».
Читая эту статью, я думал, что дерзновенная голова Боба Винкли способна на великие дела. Судя по всему, она достанется какому-нибудь нуворишу, будет старательно помогать ему делать миллиарды и с грустью вспоминать о том, что когда-то принадлежала бедному, но слишком честолюбивому банковскому служащему.
Вскоре Боб Винкли снова явился ко мне в контору.
— Что ты скажешь относительно личности Дуономуса? — спросил я, показывая ему газету. — Еще не передумал закладывать свою голову?
— Нет, не передумал! Пишут только об одной функции мозга, о памяти. И ни слова о других, о мыслительных сторонах его деятельности. А сколько в статье туманности… И сколько оптимизма, чтобы толстосумы поверили в возможность замены одряхлевшего мозга!
— У тебя оптимизма, пожалуй, тоже с избытком.
— Я проштудировал ворох научных работ по анатомии, физиологии, высшей нервной деятельности…
— Но устаревшие догмы опровергнуты последними выводами ученых.
— Нас рассудит история, сэр! — с шутливым патетизмом воскликнул он.
Теперь мы часто подолгу гуляли с Бобом в городском сквере.
Оба мы были молоды, оба мечтали попасть в клан избранных. Нашим кумиром был успех в любой его форме, в любом деле, — успех, который мы связывали с богатством, а богатство — со свободой.
Наши сердца бились в унисон, хотя мнения относительно путей достижения цели у нас расходились.
Еле успевая за широко и энергично шагавшим другом, хватая открытым ртом морозный воздух, я выслушивал его страстные монологи в защиту дерзновенного замысла…
— Ах, тебе не нравится моя идея! Запомни: степень личной свободы находится в прямой зависимости от суммы банковского вклада! Счастье не в деньгах, а в их количестве! Ради бумажек человек, это божье созданье, забывает все святое, отрекается от своего творца, предает родителей и друзей, даже идет на убийство. Золото. оправдывает и покрывает ореолом все его деяния. А чем негодно мое намерение? Оно не связано ни с преступлением, ни с подлостью! Моя идея — квинтэссенция чистоты и благородства! Я рискую только своей головой. И ты мне посодействуешь…
Потом он принимался горячо доказывать, что интеллектуальная деятельность — это функция исключительно коры головного мозга. С завидным знанием разъяснял, какая доля мозга, какая его извилина какими функциями ведает…
Не знаю, что тут было причиной: может быть, убежденность Боба, или сила его логики и аргументов, но только я, как и Лиз, начал верить в успех его необыкновенного предприятия.
— А когда мой мыслительный аппарат приобщится к миллионам, — добавил он однажды, — можешь быть уверен: он не забудет о тебе, мой осторожный и щепетильный друг!
Боб часто прибегал к шутливой форме доказательства, однако каждая его шутка содержала глубокий смысл.
— А ты не боишься, что к твоей голове пришьют дряхлое тело старика? — спросил я.
— Конечно, самое дорогое у человека — здоровье: каждый чих обходится нам в сотни дин, — прищуривался он, как бы прицеливался. — Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным! Но есть немало трагических реципиентов, после разных аварий… На них-то я и рассчитываю.
Нередко наши прогулки проходили в горячих спорах, в которых его негативные оценки явлений сталкивались с моими умеренными взглядами. Особенно яростно он обрушивался на частные, привилегированные лицеи и высшие школы, выпускники которых словно по наследству получали ключевые командные посты.
По субботним вечерам к нам присоединялась Лиз. Здесь в ней неожиданно пробуждалась экзальтированная натура. Она обнаруживала скрытый темперамент и фантазию…
Исследования в Центре биоперемещений подтвердили мои предположения об отменном здоровье Боба. За его консолидацию Лиз должна была получить пятьсот сорок тысяч дин. Особенно высоко была оценена голова.
Однако с окончательным решением Винкли не торопился. Он был весел и бодр и однажды во время прогулки затеял вроде бы шутливый разговор:
— Дорогой Кларк, вижу, тебе не дает покоя потраченная на мое исследование сумма. Поэтому ты жаждешь отправить меня к праотцам, а мои дорогие органы — на аукцион. Можешь успокоиться! Все так и будет, но сначала мне предстоит провернуть одну акцию.
Я опасался, что на каком-то этапе его авантюрной истории может разразиться грандиозный скандал. Никакими прямыми сделками я не был связан с Бобом Винкли, хотя и постарался завоевать полное доверие и дружбу Лиз. Прозрачные намеки на то, что мое товарищеское отношение к Бобу выше моего служебного долга, сделали свое дело: меня начали посвящать в некоторые щекотливые семейные тайны.