Двадцатого мая мы пересекли десятую параллель, и с этого момента я все время старался быть на виду у капитана, который, однако, меня совсем не замечал или делал вид, что не замечает.
Три дня спустя меня позвал старший помощник и показал мне парус приближающейся к кораблю джонки. «Это за вами», — сказал он.
По мере того, как джонка все ближе и ближе приближалась к кораблю, рисунок на ее парусе становился все более ясно виден. Это было изображение дельфина и красной молнии. Я возблагодарил бога за то, что дал согласие мистеру Портеру на заключение контракта. Это были, несомненно, они, те, кто, быть может, больше всех на земле нуждается в слове божьем.
Джонка очень мягко причалила к кораблю, застопорившему свои машины, и, когда пассажиры высыпали на палубу, капитан подошел ко мне и сказал: «Передайте привет Нептуну. Прощайте».
Что же касается моего багажа, то экипаж джонки показал поразительную выучку. Матросы — по внешнему виду малайцы — сбрасывали тюки прямо с палубы «Генуи», а на джонке их мягко подхватывали руки других матросов, не давая даже прикоснуться к палубе.
«Сегодня, — думал я, — настает благоприятный час отдать свою жизнь за торжество идей христианства». Едва «Генуя» отошла на расстояние десяти миль, парус был спущен, и под палубой заревели мощные моторы.
Мы сразу пошли на большой скорости и так шли до вечера, пока не спустилось за черту горизонта огромное тропическое солнце.
В каюте меня ожидал скромный ужин из варенных вкрутую черепашьих яиц и консервированной рыбы. Я съел только одно яйцо. Потом выпил чашечку кофе… Крепчайший сон был мне наказанием. Снотворное, которое, безусловно, было в этой чашечке кофе, подействовало столь мощно, — думаю, это был какой-то препарат опия, — что я уснул в одежде, положив голову на стол.
ГАВЕЛЫ
Солнце было уже высоко в небе, когда я открыл глаза. Сквозь пальмовые ветви, окружавшие джонку, видны были какие-то хижины, сплетенные из пальмовых листьев.
Я вышел на палубу и неожиданно подумал о словах апостола Павла о том, что господь есть свет. Как разительно не соответствовали мои предчувствия, моя готовность к жертве и этот поразительно светлый день над атоллом, поросшим по окружности густыми зарослями, над которыми качались стройные кокосовые пальмы.
Кругом никого. Я заметил уже знакомый, сплетенный из грубой пеньки, веревочный трап и сошел на прибрежный песок. Издали донесся звон металла о металл, и я направился в сторону этого звука. Странное зрелище представилось мне, когда я вышел на поляну с выкошенной травой. Прямо перед покрытой пальмовыми листьями хижиной, присев на корточки, трудился какой-то темнокожий человек. Он был почти голый, если не считать тонкого пластмассового пояска, а спереди, как вскоре я мог убедиться, к этому пояску был прикреплен лоскут синей материи с ладонь величиной. Наклонившись над куском изогнутого рельса, — по всей вероятности, частью какого-то несчастного корабля, потерпевшего крушение у этого одинокого атолла, — человек точными ударами маленького молоточка выпрямлял какую-то блестевшую деталь, в которой я узнал крышку газовой зажигалки голландского производства.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — спросил я по-английски.
Дикарь даже не повернул головы в мою сторону. Я повторил этот же вопрос по-испански, по-шведски, по-французски. Наконец дикарь закончил работу и тут же, поклонившись мне, ответил по-английски:
— Как видите, я справился сам.
Затем, ничуть не задумываясь, он то же самое произнес по-французски, по-шведски и по-испански.
— С благополучным прибытием, — сказал мне «дикарь», — в нашу пиратскую академию.
Я поблагодарил его и, несмотря на то, что выражение «пиратская академия» меня несколько озадачило, спросил его о самочувствии.
— Послушай, чертов духовник, — сказал он, — какое тебе дело до моего здоровья? Я действительно испытал целый ряд неприятностей с почками и лечился у величайших медицинских светил, но, после того, как я прошел всего лишь однократное перевоплощение, чувствую себя так, словно родился заново. Если у вас есть какое-нибудь заболевание, то его тут снимут моментально. В этом местечке, скажу я вам, нужно работать, а не болеть.
Фамильярное обращение, которое, естественно, ничуть меня не задело, дало мне право осведомиться у него, с кем я, собственно, разговариваю. Вот его дословный ответ: