Исчезли все звуки, стало удивительно тихо. Нежная зелень стены загустела, а в моей памяти возникли, заблестели голубое небо и синь. подсолнечной воды. Они становились все ярче, залили меня. Контрастные, яркие, они сливались в единое целое - буйная жизнь трав, воды, леса на множество островков вокруг… Сплавлялись в умиротворяющую тишину.
Где это было? Приобщение человека к вечности, к покою природы, к ее красоте, совершенству, мудрости. Как воспоминание о прекрасной музыке, такты которой забыты, но пережитые ощущения с тобой навечно. Что же это за музыка?
Сказочные разные куполки, один над другим бегущие в небо.
Лемешки, лемешки, потемневшие пахучие срубы и золото крестов… Кижи! Онега. Вот это музыка! Сколько лет прошло с тех поп? Там я, человек, снова был возвращен природе рукотворной человеческой красотой. Тогда я думал, что не может быть верным представление о жизни, если не увидишь этого, не поймешь, что главное для человека-единство рукотворной красоты и природы. Тогда мне представилось очень важным, чтобы все люди увидели и поняли. А потом размылось временем, суетой, постепенно, но быстро. И, наверное, много лет я не вспоминал Кижи.
Почему, ну почему мы так устроены!
На ужине, кроме хозяев, были еще две пары. Все женщины спутника. Я сидел в новой тунике, делавшей меня толще, чем я есть, а потому еще больше. Я был нескромно, незаслуженно громадным среди них, простодушных глуповатых человечков. Мне уже было ясно, что они являют собой рядовых представителей своей цивилизации. В разговорах о работе они не поднимались выше наивного хвастовства в прилежности, а все иные темы и определить было невозможно - скучное сотрясение воздуха с помощью слов. Я даже сожалел, что нет тут Ки, наверное, самого Остроумного среди них. И не виделись больше картины блестящей карьеры, которая не имела никакого смысла и интереса в этом пресном мире исполнительных человечков одержимых мечтами о сантиметраже, в мире наглухо застроенных планет и громадных спутников.
Мне оставалось лишь неясным, как они смогли достичь своих технических вершин. Без энтузиазма, скорее всего по инерции своей любознательности, я выяснил вскоре, что они не помнят толком начала своей цивилизации - ей миллионы лет.
Все же молодцы: никаких войн, никакой злобливости, ни крови, ни мордобитий.
Возможно ли это, а как же страсти?… О, с этим целая история. Эту ненужность вывели очень давно. Непостижимо дико, но вывели - искусственным отбором. Как? Деталей они не знали, но суть - вселенский эксперимент, из которого выводили эмоциональных. Что такое “вывести из эксперимента” мне, биологу, было хорошо известно, и если бы это не касалось многих, вероятно, миллионов людей, никак не тронуло бы меня.
Эксперимент, вивисекция, конечно, орудие познания. Но людей?! О, это было так давно и привело к такому стойкому спокойствию, к такому вечному доброму миру. Зато теперь - лишь легкая профилактика: основа нравственного воспитания-привитие навыков безэмоциональности и запрет иметь детей людям, не отвечающим по этому параметру стандарту. Конечно, если они не высокорослые. Вот, например, Ки…
А как же любовь? Чем бесстрастней, тем лучше. Кастрация чувств?
А как же искусства? Что это - вид человеческой деятельности? Зачем он нужен, какие создает материальные ценности?…
Я и не пытался возражать, объяснять. Разве не сожгли Джордано Бруно, не уничтожали в разные времена прекрасные книги и на Земле? В чем можно было убедить тех, кто жег?…
А разговор за столом шел теперь о сантиметраже. Мне объясняли: главное, чтобы дети были повыше. Вот тут заминка: за последние тысячу лет средний рост уменьшился на двадцать сантиметров, пренеприятная тенденция! А говорят, когда-то были люди и выше двух метров. И множество нынешних мужчинне того…
Тоже проблемы, свои проблемы.
Сидевшая рядом со мной женщина с иссиня-черными длинными волосами положила свою ручонку на мою лапу и вроде бы ласково, но деловито сказала:
– Какая огромная… Вы обещаете быть нашим гостем?
Вторая женщина, пухленькая шатенка, моя соседка с другой стороны, уже заполучила меня в гости, она озаботилась этим сразу же, как только мы сели за стол.
Лишь теперь я понял, что здесь происходило. Ло сидел во главе стола молчаливый и гордый, как селекционер-победитель, демонстрирующий уникального племенного бычка. Так вот до каких интеллектуальных высот поднялись сотрудники этой научной лаборатории, извлеча из неведомых галактик подобного себе!
Я с грохотом отодвинул стул и вышел из комнаты, непостижимо шумно задвинув бесшумную “вагонную” дверь.
Мне были отвратительны эти невинные людишки, мир духовных пигмеев, цивилизация карликов с колоссальными техническими успехами - достижениями разумных муравьев! Меня тошнило, но идти снова через комнату, где они сидели, в туалет, я не смог. Меня вырвало в поспешно перевернутое пластиковое креслице, попавшееся под руку.
Необходимо что-то предпринять. Надо действовать немедленно! Я судорожно искал выход из своего безвыходного положения и ничего, естественно, придумать не мог.
Уйти отсюда без фантастических приемов можно только в небытие. И все же, отдавая себе отчет в этом, я, кажется, еще надеялся на что-то. На что?!
– Вам плохо? - в дверь заглянул перепуганный Ло.
– Плохо!
Чуть ли не на цыпочках он потащил из комнаты испачканное креслице.
Я ходил из угла в угол, пойманный из другого мира, и с ужасом думал, что никогда не смогу приспособиться к их миру, лишенному именно того, что представлялось мне теперь самым ценным и прекрасным.
Я не увижу больше своих детей, жену, друзей, золотой диcк Солнца над блестящей гладью залива, по которой бегут разноцветные паруса яхт, выскальзывающих из устья Невы.
Не испытаю упругую плотность белого гриба и его нежную шершавость, смахивая с коричневой шляпки рыжие сосновые иглы… И полянку с раздвоившейся сосной. И тут я увидел заросший ландышами пригорок в окружении залитого солнцем леса и мою милую, медленно идущую с букетиком в руках, который она нюхает, а сама смотрит на меня, чуть улыбаясь грустно… А ведь ее нет уже! Очень, очень давно она стала старой, толстой, одьпшшвой и умерла. И муж ее, и внуки умерли - так же. как и все мои…
Мы не успели разойтись с нею. нас разнесло, оторвало друг от друга, но если бы не это - разошлись, оторвались бы сами, по своей воле. Так было решено. Чем же мы жили? Почему мы бежали от своего самого главного, придумывая нечто более важное?
Боже мой, мы привыкли насиловать себя и возмущались, когда сила исходила извне! Но ведь это порочный круг! А если разорвать его, не учинять над собой насилия, не выльется ли это в насилие над другими? Новый порочный! Один в другом, как вселенные.
С каким наслаждением я окунулся бы в мир неразрешимых человеческих проблем на Земле! Как это просто: наши проблемы там - и была наша жизнь. Потому от них и не уйти, а бояться их унизительно, человеческое счастье в их разрешении, в каждом самом маленьком шаге на этом пути!
Вот так всегда: понимание приходит слишком поздно.
Комната - герметическая пластмассовая банка, Их тусклое багровое солнце не может конкурировать с искусственным освещением. Весь день, отсчитанный моим биологическим ритмом, я сижу в своем отсеке без окон. Так, наверное, сидит подводник в лодке, безнадежно упавшей на грунт, под многометровой толщей воды. Этот образ преследует меня, словно требуя каких-то действий, хотя бы попыток. Каких? Ну что здесь можно предпринять? Не за что даже зацепиться…
Кто такие Высокие? Возможно, Ло, Се, Ки и прочие им подобные - выведенная порода человеко-муравьев, а Высокие - такие же люди, как мы? Тогда они отвратительнее человечков и еще меньше походят на тех землян, с которыми я хотел бы теперь жить рядом. Но и сидеть в этой камере бесконечно невозможно. Необходимо хорошо сориентироваться и принять решение. Какое оно будет?…
Впервые в жизни у меня заныло сердце.
Я вызвал Ло и потребовал встречи с Высокими. Он, перепуганно моргая, заверил меня, что давно сообщил обо мне, и заторопился, убежал. Соврал слюнтяй. Спутниковые бабы, наверное, уговорили его повременить немного. И только теперь, дрожа и потея, понесся сообщать. Или он не способен понастоящему испугаться? Конечно. Страх у них в генах, он перестал быть эмоцией, чувством, стал частью их плоти.