Хотя жизнь — штука поразительная. Может, тут, на Селентине, какой-нибудь особо упрямый побег сумеет взломать даже сверхпрочные связи дасфальтовых макромолекул. Тогда можно будет отослать невинный отчет шефу: так, мол, и так, имеющиеся в распоряжении материалы не отвечают по характеристикам местной специфике, срочно разрабатывайте работоспособный аналог, данные прилагаются… То-то отцы дасфальта забегают, засуетятся…
Но такого не случалось на доброй сотне миров. Ни разу. Дасфальт неизменно оказывался сильнее жизни, потому что был создан человеком по образцу живых тканей. Эдакий псевдобелковый полимер-универсал. Бионики угрохали массу средств и сил в его разработку, но, похоже, дасфальт оправдывал все затраченные средства и усилия.
До полудня Ник провозился с метеостанцией — все же интересно было: отчего это зародыш решил вырастить базовый массив сверх стандарта? Ползая по статистическим выкладкам, Ник сверял запросы с хрестоматийными и долго не мог найти отличий. И только перед самым полуднем понял, в чем соль: в большей — на шесть процентов, чем земная, — силе тяжести. А это значит, что у метеозондов чуть меньший радиус охвата. Зародыш недостающую статистику решил компенсировать увеличением числа базовых зондов.
— О как! — изумился Ник. — Умнеем, елы-палы!
Раньше механы решали эту проблему примитивнее: увеличивали число циклов анализа. Точность при этом падала; правда, не увеличивай метеоавтоматы число циклов, от недостатка статистики точность падала бы еще сильнее. Увеличение же числа зондов влекло за собой целую лавину проблем: энергия — раз, процессорные мощности — два, новая программа с расширением потоков анализа — три, надстройка индикации на новые каналы — четыре… В общем, можно было долго продолжать.
Растущие механы до недавнего времени с такими сложностями просто не справились бы. Новые, похоже, решились на риск, и не похоже, чтобы сложности особо их пугали.
«Неужели и программу новую самостоятельно сляпают? — подумал Ник недоверчиво. — Дорастет — проверю!» Он обедал, когда детект-расищритель коллег-биологов истерически заверещал. Ник уронил ложку в миску с таблеточным борщом и помчался к компу.
На экране мигала алая строка: «Шагающий зонд 2 атакован!» «Шагающий зонд 2 атакован!» Упав в кресло, Ник лихорадочно прогнал аларм-подпрограмму и вызвал полную картинку с датчиков второго шагающего.
Экран, мигнул и тотчас на нем возникло изображение: зелень, трава, сучья… Изображение немилосердно прыгало и тряслось: зонд резво удирал сквозь заросли.
Ник переключился на задний обзор: там тоже шевелилась зелень. Но в неверные просветы виднелось что-то движущееся.
Не успел Ник запустить следящую подпрограмму, чтобы вычленила и прокрутила несколько раз нужные участки записи, как зонд выскочил к ручью. На голый вытоптанный пятачок, лишенный даже травы. Было отчетливо слышно, как журчит в русле вода и как шумно минует заросли преследователь. Или преследователи.
В следующий миг из зарослей появилось… появился… появились…
Ник долго не мог подобрать нужного слова.
Обтекаемый двояковыпуклый диск-линза, парящий в воздухе.
На нем — толстый бочонок грязно-желтого цвета. У бочонка имелась голова с парой больших черных глаз и два шикарных уса-антенны со стопочкой пластин. Ну, прям, как у майского жука.
И руки у бочонка были — коротенькие и пухлые.
Следом выскочил второй диск, раза в два меньше по размерам. У этого из передней части росли шикарные, чуть изгибающиеся рога. Ну, прям, как у индийского буйвола.
«Я же не биолог», — поразился Ник своим сравнениям.
На втором диске сидела словно бы миниатюрная снежная баба: три шарика разного диаметра, насаженные друг на друга, и два шарика сбоку — руки.
Зонд тем временем перебредал ручей. На несколько секунд он погрузился полностью, и изображение затянулось мутной пеленой воды. Потом вновь прояснилось.
Дисков над ручьем было уже три: появился еще один, самый маленький. Этот вообще-то больше был похож на морского двустворчатого моллюска, чем на правильную линзу, а наездник его казался уменьшенной копией бочонка, но был, кажется, мохнат до невозможности.
— Вот он! Вот он! — заголосили преследователи. — Лови!
У Ника окончательно отвисла челюсть.
Голосили по-русски.
В тот же миг изображение на экране дрогнуло и провалилось вниз, словно зонд кто-то подхватил и поднял.
А потом на Ника глянуло лицо. Очень похожее на человеческое. Только глаза явно больше да уши остроконечные.
— Попался? — сказал человек довольно. — Никогда таких шныриков не видел!
Губы его шевелились вроде бы в такт русским словам, но поручиться Ник не мог: когда он смотрел толково дублированные голливудские фильмы, тоже казалось, что американцы-актеры шевелят губами в такт русским словам.
В поле зрения влетел один из дисконаездников, заглядывая человеку через плечо. Самый здоровый. Глаза его, два черных пятна, казались кусочками космической вакуумной бесконечности.
Спустя секунду изображение, снова дрогнув, погасло, и экран заполнился самодовольным интерфейсом детект-программы.
Того самого необъятного драйвера.
Это могло значить, что зонд уничтожен. Но Нику почему-то показалось, что зонд попросту отключили.
Трясущимися руками он слил запись в рабочий каталог и пошел отправлять отчет на Землю.
Все. На работе можно было смело ставить жирный крест.
Теперь-то сюда точно примчатся контактеры. Одна радость: биологов с Селентины тоже попрут, как пить дать.
Ник прокрутил запись раз двадцать, не меньше. Задержал на экране лицо парня-туземца. Долго и пристально вглядывался ему в глаза.
По земным меркам парню было лет двадцать — двадцать пять.
Скуластое решительное лицо; четко очерченные губы; падающие на лоб непокорные вихры… Во взгляде его Ник почему-то прочитал непонятное веселое упрямство, словно отлавливая шагающий зонд, этот человек нарушал какой-то таинственный запрет.
Цвет глаз Ник определить не смог. Зато кончики ушей, торчащие из-под темных, со странным зеленоватым отливом волос, разглядел прекрасно.
Кроме лица зонд ничего не смог заснять, но даже сейчас можно было смело утверждать, что парень этот — гуманоид, и морфологически чрезвычайно близок к землянам.
Близок, как ни одна раса освоенного космоса.
«Ну что? — зло спросил у себя Ник. — Убедился? Дождался неопровержимых доказательств, умник? Может, евин, до сих пор индевеющий в холодильнике, — домашний? Любимый cвин вот этого самого парня. А ты его — ба-бах! Из „Стетсера“. Картечью. Хотя нет, не картечью, пулей. Рана ведь была всего одна».
Перед глазами снова встала наспех, второпях заживленная плоть подсвинка. Ник беспомощно таращился на слепой экран компа.
А ведь земному психохирургу понадобилось бы минут двадцать, если не полчаса, чтоб изгнать из тела пулю и затянуть поврежденные ткани. Местные умельцы справились вдвое быстрее. Или втрое.
Невольно Ник покосился в окно, на маячивший в отдалении неохватный ствол супердерева. Словно этот молчаливый исполин мог дать ответ на все вопросы одинокого, затерянного в рейде землянина.
Когда взвыли саунд-бластеры, Ник все еще находился в ступоре и от неожиданности подскочил в кресле, словно его ужалил скорпион.
«Тревога! К смотровой площадке приближаются посторонние!» Ник вскочил. Ноги противно дрожали. Он сделал несколько неверных шагов к сейфу с ружьем и замер посреди комнаты. Вытер о брюки мгновенно вспотевшие ладони и бросился к окну.
Но из коттеджа ничего разглядеть Ник не сумел. И тогда он решительно выдохнул, усилием воли унял дрожь в коленках и направился к выходу.
Ружье он все-таки взял с собой.
Давешнюю троицу симбионтов-наездников Ник заметил сразу: они шныряли у самой границы обозначенной зоны, рядом со стволом ближнего к ростовой площадке супердерева.
Едва Ник появился на крыльце, все трое на миг замерли, зависли над травой.
В тот же миг от ствола отделились сразу два силуэта; Ник прищурился. В одном он узнал того самого остроухого парня, что охотился на биозонд. Вторая — девушка, похожая не то на фею, не то на дриаду. Во всяком случае, было в ней что-то сказочное.