— Да. Спасибо. — Я улыбнулся, хотя улыбка и вышла жалкой. — Я… я немножко испугался. Что вы будете держать меня в корабле, пока я не стану… как эти.
Доктор Антон тоже улыбнулся. Присел на корточки рядом с кроватью и потрепал меня по голове.
— Брось. В нашем дурацком, полном законов мире практически нет нужды в насилии. Может, лучше бы наоборот, а?
Он встал, вынул очередной шнур. Я скосил глаза — кабель для нейрошунта. Спросил: — Я сразу отключусь?
— Да, Тиккирей. Держи свой загубник.
Я послушно взял в рот шланг. Вкуса никакого не чувствовалось, все ведь было много раз стерилизовано. Может, попросить попробовать…
— Удачного галера, расчетчик, — сказал доктор. И мир исчез.
Как же у меня болела голова!
Я даже тихонько завыл, когда это почувствовал. На языке был гадостный привкус — будто жевал солено-сладкую глину.
Голова раскалывалась. И чесалась коленка. Затекла правая рука, будто я пытался ее вырвать из тугой петли.
Я лежал на своем месте расчетного модуля. Шнур по-прежнему был в шунте, только уже отключен. Вытянув левую руку, она слушалась лучше, я выдернул его. Выплюнул загубник.
Ничего себе!
Это не подключение к школьному компьютеру.
Ремни по-прежнему притягивали меня к кровати. Я ухитрился их отцепить, встал. Боялся, что будут подкашиваться ноги, но все оказалось в порядке.
Осторожно коснувшись двери, я выглянул в общий зал.
Там стоял Кеол — голый, бледный и почесывающий живот.
При виде меня он заулыбался:
— А, Тиккирей! Привет, Тиккирей. Как ощущения?
— Ничего, — пробормотал я. Вроде бы и впрямь ничего со мной не стряслось.
— Вначале всегда ничего, — серьезно cкaзaл Кеол. — Потом все делается скучным. Неинтересным. С этим надо интенсивно бороться!
Он торжественно погрозил мне пальцем и повторил: — Интенсивно! Ты простерилизовал кровать?
— Нет… как это?
— Смотри…
Кеол протиснулся в мою «бутылку». Показал — все и впрямь было просто, и почти полностью автоматизировано. И впрямь как для тяжелобольных.
— Загубник тоже моешь, — серьезно объяснял он. — Там вечно остатки каши. И вымойся сам! Кровать впитывает выделения, если что-то пролилось, но надо мыться. Начисто! Вот, открой ящик…
Душ был прямо здесь. Гибкий шланг с лейкой на конце и флакон бактерицидного геля, самого обычного дешевого геля, который мы иногда покупали в магазине.
— В полу отверстия, вода стечет туда, — объяснил Кеол. — И кровать окати. Когда выйдешь, просушка и ультрафиолет включатся автоматически.
— Мы прилетели, Кеол? — спросил я.
Он заморгал.
— Мы? Да, наверное. Я не спрашивал. Но если отключились — значит, прилетели. Верно?
Кеол вышел, а я стал торопливо приводить себя в порядок.
Вымылся несколько раз, вытерся полотенцем из того же ящика.
Все было продумано. Все было просто и целесообразно. Ужас какой-то!
Хорошо, что я не собираюсь больше ложиться в этот гроб и подключаться к потоковому вычислению. Ведь не собираюсь? Я вслушался в свои мысли, боясь, что решимость ослабнет.
Да нет, все было нормально.
Я оделся в свою одежду. Форму ведь мне так и не выдали. И не надо. Посмотрел дату на часах — ого, я пролежал в потоке почти две недели!
Потом взял чемоданчик и вышел из «бутылки».
— Голова болит, Тиккирей? — спросил меня Кеол.
— Да, — признался я.
— Выпей. — Он протянул мне банку какого-то напитка. — Специальный. Снимает боль и тонизирует.
Он и впрямь был нормальнее всех остальных расчетчиков.
Он еще пытался заботиться об окружающих. А на это нужны какая-то воля и целеполагание.
— Удачи тебе, — сказал я и вышел в коридор.
Маршрут к шлюзу я вроде бы помнил, ведь только что мы с доктором Антоном шли оттуда. Ну, я понимаю, что не совсем «только что». Но я ведь не помнил все эти дни полета… интересно, сколько же мы летели?
Впрочем, в шлюз я пока не хотел. Обманывать капитана и экипаж я вовсе не собирался. Мне надо было найти кого-нибудь — и я нашел. Наткнулся прямо на старпома, идущего к шлюзу. Тот внимательно осмотрел меня, задержал взгляд на чемоданчике и сказал:
— Понятно. В шлюз?
— Нет, я хочу найти капитана. И расторгнуть контракт. Я ведь имею на это право? — спросил я.
Старпом кивнул: — Идем…
Но привел он меня не к капитану, а в какое-то нежилое помещение. Уселся перед экраном, включил компьютер. Скомандовал:
— Данные по контракту расчетного модуля Тиккирея.
На экране появился мой контракт.
— Ты вправе прервать контракт и сойти на любой планете, — сказал старпом. — Это — закон. Мы обязаны выплатить тебе заработанную за данный полет сумму. Это… — Он наклонился к экрану. — Это тысяча тридцать восемь кредитов.
Ото!
Я молчал.
— Разумеется, питание и работа систем твоего жизнеобеспечения оплачивается отдельно, поскольку ты прерываешь контракт до истечения срока… — сухо добавил старпом. — Так что… отними шестьсот четыре кредита.
— Так много? — удивился я.
— Так много. Потому что твое питание и твою кровать требуется волочить в пространстве вместе с тобой. И даже по минимальным внутренним расценкам флота это составляет изрядную сумму. Будешь спорить?
— Нет, — сказал я. Все было честно.
— Остается четыреста тридцать четыре кредита, — сказал старпом. — Теперь — страховка.
— Да не надо, — попросил я. Что-то непорядочное было в том, что я воспользовался «Клязьмой» как транспортным средством, да еще и тяну с них немалые деньги.
— К сожалению, надо, — сказал старпом. — Ты застрахован на триста пятьдесят тысяч кредитов. Как положено. Страховой взнос составил сто семнадцать тысяч. Теперь, как ты понимаешь, страховка прервана. Страховой взнос назад не возвращается. Сто семнадцать тысяч минус четыреста тридцать четыре кредита…
Он развернулся в кресле и посмотрел на меня.
Я понял. У меня все внутри захолодело.
— Если ты прерываешь контракт, Тиккирей, то вначале придется урегулировать финансовый вопрос. Думаю, шестьдесят — семьдесят рейсов позволят это сделать. Наверное, года через два ты сможешь покинуть корабль.
— Это есть в контракте? — тихо спросил я.
— Конечно. Показать?
— Не надо. Я помню… я не думал, что страховка такая дорогая…
Старпом упер руки в колени, наклонился вперед и зло сказал:
— Тиккирей, ты думаешь, что только тебе, такому умному, пришла в голову идея — наняться на корабль и сойти на первой же попавшейся планете? Да если бы наш корабль летел в рай, а сделал остановку в аду, и то нашелся бы желающий смыться! Именно поэтому, Тиккирей, сумма страхового полиса столь велика. Чтобы экипажу не приходилось дергаться, выискивая мозги в каждом космопорте. Нанялся — работай! Мы ведь предупреждали тебя?
Я даже не заметил, что стал плакать.
— Ну, что ты выбираешь? Прервать контракт и получить право уйти через два года, нищим, или отработать пять лет и заработать свою треть миллиона?
Он был зол, чертовски зол на меня, самодовольного дурачка, который мешает ему сойти с корабля, развлечься, потратить в баре свои честно заработанные деньги.
Но я же смотрел контракт! Там кое-что было запутано, про некоторые вещи сказано мельком, но…
Сев на пол, я уткнулся лицом в колени. Два года — это конец. Я столько не выдержу. Уж пять лет — точно. Я не стану идиотом, но мне все будет безразлично. Кормят, поят, позволяют гадить под себя… и хорошо…
— Мы предупреждали тебя или нет? — рявкнул старпом.
— Предупреждали… — прошептал я.
Он сгреб меня с пола, усадил себе на колени, разжал рот и ткнул в зубы горлышко металлической фляжки: