Интересно, за сколько дней я сумею собрать паззл правильно?
Кто я?
Самой бы хотелось понять. Все мы, предпочитающие жить в глубине, странные. У всех свои причуды. Но когда причуд становится слишком много, разница между ними стирается.
Ну что с того, что моя подруга занимается в глубине прыжками с парашютом, а в жизни боится высоты? Что с того, что мой первый виртуальный муж в конце концов оказался десятилетним украинским шалопаем? Что с того, что я иногда люблю зайти в лес, который раскинулся вокруг Диптауна — бесконечный и довольно-таки унылый лес, он просто «заполняет фон», — зайти, и бродить часами в клочьях серого утреннего тумана… там всегда утро, всегда полумрак, и конца этому лесу нет…
Все мы настолько странные, что становимся обыкновенными…
— Я самая обыкновенная, — говорю я Томилину. — Ну… я больше других брожу в глубине, вот и все… Может быть, потому и поняла.
— Денис, выйди, — глядя на меня, командует Томилин. — Знаешь… что делать.
Программист выходит. А Томилин делает шаг ко мне, крепко берет за локти, заглядывает в глаза, говорит, переходя на «ты»:
— Ты откуда, девочка?
Пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Без грубости, но и не вырваться…
— Вы же видели мои документы…
— Твои документы не стоят клавиатуры, на которой их набирали! В Управлении по Надзору нет сотрудницы Карины Опекиной!
Может быть, у него дип-психоз?
— Что же вы тогда меня не арестуете… — бормочу я, пытаясь высвободить руки. Когда человек «заблудился», с ним лучше не спорить. Надо переубеждать, надо быть логичным.
— Я сообщил… наверх… велели ничего не предпринимать. Сказали, что ты осуществляешь инспекцию… от другой инстанции. — Томилин вдруг отпускает меня, садится за свой стол. — Так откуда ты? ФСБ? Сетевая полиция? СБП?
Что за бред!
Но я не спорю. С больными не спорят.
— Какая разница? — дерзко спрашиваю я. — Вам же велели ничего не предпринимать?
— Откуда ты знала, что эксперимент не удастся? — вопросом отвечает Томилин.
— Я же сказала — догадалась! Я часто бываю в глубине. Я…
— Еще скажи, что это твой настоящий облик, — саркастически улыбается Томилин.
Молчу. Зачем спорить, если мне не верят заранее.
— Ну и каков результат инспекции? — спрашивает Томилин. — Что сообщите, Карина Петровна?
В имя он вкладывает столько иронии, что я поневоле чувствую себя виноватой.
— Чистую правду, — отвечаю я. — Что за исключением мелких нарушений трудовой дисциплины в первой виртуальной тюрьме не обнаружено ничего необычного. У меня, правда, были сомнения. Показалось, что в тюрьму ухитряются проникать посторонние. Но вы меня убедили, это часть программы перевоспитания осужденных.
— Все равно проект не закроют, — говорит Томилин, будто себя убеждая. — Определенные результаты есть…
— Какие результаты? — невинно спрашиваю я. — Сверхвозможностями в глубине обладают лишь бунтари. Одиночки, индивидуалисты. А это в тюремной камере не привьешь.
За моей спиной хлопает дверь, появляется Денис.
— Говори, — командует Томилин. — Нечего стесняться.
Я не вижу — чувствую, что Денис разводит руками. Зато слышу, как он виновато бормочет:
— Это не с нашей аппаратурой… канал скручен кольцом на шестнадцати серверах, и где он на сторону уходит — не понять…
— Эфэсбэ, — уверенно говорит Томилин, глядя на меня. — Так ведь? Знали, что мы порожняки гоняем, но молчали?
— Я не стану ничего отвечать, — быстро говорю я, пятясь к двери. — Всего доброго.
Денис быстро отстраняется, освобождая мне дорогу. И едва слышно произносит:
— У вас великолепная защита!
Почему-то мне вспоминаются осужденные, которые, глядя на меня, рассуждали о тактовой частоте процессора.
Но я не вступаю в дискуссию. Выскакиваю в коридор, быстро иду — мимо комнат персонала, куда подпускала «жучков», мимо охраны, мимо решетчатых дверей в тюремный блок.
Надо же! Меня приняли за проверяющего от ФСБ. От наших официальных союзников и негласных конкурентов… в пору рассмеяться.
И что за чушь насчет свернутого кольцом канала? У меня самый обычный канал входа, ну, может быть, чуть более профессионально поставлена защита, но не настолько, чтобы ее не вскрыли программисты Томилина…