Его постепенное угасание нельзя было назвать приближением смерти. Скорее это была слишком долгая спячка. Кажется, оно пребывало в пассивном ожидании некоей трансформации, или радикального изменения среды обитания, или перерождения, или наступления «другого сезона». Может быть, оно нуждалось в «пище», «материале», «катализаторе», «возбудителе активности»? Не знаю. Но вот это и пугало меня. Я боялся того часа, когда спящий восстанет из своей плавучей могилы. Или колыбели? Во всяком случае, его пробуждение будет означать конец нашего мира…
Однако, кроме страха, я испытывал еще и жгучее любопытство. Я ловил себя на том, что хотел бы присутствовать при этом… Что же означали образы, посланные из прошлого, как не предупреждение, сигналы «Будь осторожен!!!», «Держись от него подальше!!!»?
Мать часто напоминала мне об этом создании.
Почему-то она называла его Ноем.)
Но сегодня мне снился кошмар, недавно пережитый наяву. Кархародоны снова шли в атаку. Теперь это были не призраки в мерцающем сознании Лимбо (иногда я проникаю туда как насильник в дом невинности и тогда сам кажусь себе призраком); теперь это были МОИ затаенные страхи, счета, предъявленные к оплате в самый неподходящий момент, ловушки, которые живое существо ставит самому себе, когда все другие препятствия уже пройдены…
Древние, как океан, твари охотились за мной — и я не винил их в этом. Акулами руководил инстинкт. Но что такое инстинкт, если не закодированное послание из прошлого? Для меня это одновременно предупреждение, оставленное матерью-природой в непостижимых глубинах акульего мозга, и моя предсмертная записка, отпечатанная в извилинах собственного серого вещества.
Даже во время схватки мне не было так страшно, как теперь, в кошмаре.
От слепящего ужаса спасала ночная тьма, а сейчас я ВИДЕЛ их — созданий, нарушивших древний кодекс поведения. Приоткрытые пасти (рваные гноящиеся раны) приближались с четырех сторон… Обнажались полукружия челюстей, усеянных зубами, которые были похожи на ряды кресел в амфитеатре, сооруженном для кровавых представлений (моя чертова эрудиция услужливо подсовывала мне самые нелепые сравнения!)… Я слышал гулкие подводные звуки — «чомп! чомп! чомп!»… И была эта вечная, не рассеивающаяся муть перед глазами — такая грязная по сравнению с хрустальной прозрачностью воздуха… Однако там, НАВЕРХУ, меня неизменно охватывают сильнейшие приступы агорафобии — даже тогда, когда я, трусливо озираясь, вползаю на какой-нибудь чудом уцелевший плот в поисках самки…
Короче говоря, кархародоны начали жрать меня — пока еще во сне. Я обнаружил, что увеличился в размерах, раздулся, будто мертвый кит, и всплыл, превратившись в отвратительную розовую массу. По моему животу бродили давно вымершие чайки и, злобно косясь, выдирали клювами кусочки мяса. А снизу — снизу питались большие белые… Надо мной парил альбатрос; его силуэт пересекал диск ослепительно сиявшего солнца. Во всем этом была непостижимая красота. Как в человеческой музыке, которой я никогда не слышал наяву…
Под конец отчаяние пронзило меня снизу доверху ледяной иглой. Игла парализовала дыхательный центр; я превратился в сгусток мертвых клеток, от которого отделился скат-манта — моя темная душа — и ушел в глубину, взмахивая «крыльями». А мертвая плоть всплыла к адской прозрачной голубизне и облакам — как всякая дохлятина…
На границе сна и смерти меня поджидала тень Лимбо — невинного счастливчика, не подозревающего о том, что и он должен умереть. Он проникает в мои сновидения всякий раз, когда хочет сообщить нечто важное. На этот раз кит сохранил информацию, извлеченную неведомым мне образом из сознания издыхающего кархародона.
Древний монстр, убитый Лимбо, был не единственным и не самым смертоносным представителем своего вида. Где-то осталась самка, носившая в своей матке чудовищные эмбрионы, самка, на которую двуногий пастух успел воздействовать неизвестным кодом. Мегалодоны размножались под его контролем. То были будущие хозяева будущего мира. А это означало, что шансов дожить до зрелости у меня было не больше, чем у раненой сельди, оказавшейся под пристальным вниманием акулы-молота…
Мой страх был настолько сильным, что даже во сне меня настигло оцепенение. Страх поднимался из ледяного мрака, как гигантский кальмар, опутывал тело своими липкими желеобразными щупальцами, застилал вязкой жижей далекий тускнеющий свет…