Продолжай ломать голову дальше. В мире нет ничего необъяснимого, он материален, а потому рано или поздно, но все разъяснится. Мне хочется, чтобы ты нашел ответ сам. Твой выбор должен быть осознанным. Скажи, Раскин, какое качество своей натуры ты считаешь основополагающим? Какой краеугольный камень заложен в основание твоей души?
Хороший вопрос задал штурмфюрер.
Что было главным в характере Азефа? Природная изворотливость?
Ненависть к той и другой стороне человека, стоящего на терминаторе — сумеречной полоске между добром и злом? Удивительное дело, но понятия добра и зла менялись в зависимости от взгляда, которого придерживалась исповедующая эти понятия сторона. Проповедуя терроризм, эсэры резко выступали против применения смертной казни к пойманным революционерам. Царские сатрапы, проводя подлую политику в отношении своего народа, были против того, чтобы народ в них за это стрелял и метал бомбы. Человек, оказавшийся в терминаторе, противостоял и тем, и другим. Проводя теракты, он мстил одной стороне, выдавая участников терактов, поступал не менее справедливо по отношению к другой. Может быть, главным была именно обособленность позиции? Или главным было то, что он относился к происходящему, как к игре? По сути своей человеческая жизнь напоминает театр, в котором каждый играет предопределенную ему роль. Понятия этики и морали условны, они зависят от ценностей, которым поклоняется общество. Именно поэтому Азеф не воспринимал тех, кто считал стыд вечной категорией, существующей в мире независимо от природы. Мир блефовал, у него на руках была слабая карта. Почему должен был открывать карты Азеф?
— Я не задумывался об этом, — сказал Евно. — Мир был жесток, и я просто пытался в нем выжить.
— И это тебе едва не удалось, — без усмешки сказал немец. — Старайся, Раскин, у тебя еще остается шанс умереть от старости.
Он посидел, постукивая сухими длинными пальцами с ухоженными ногтями по черепной кости.
— Как там у Шекспира? — спросил он. — Бедный Йорик… Когда-то он носил меня на своих плечах…
— Довольно вольное переложение Шекспира, — криво усмехнулся Евно Азеф.
— Дело не в словах этого англосакса, — отмахнулся штурмфюрер. — Придумать Гамлету монолог можно было бы и помудрее. Древние источники говорят, что Голгофа скрывает в своих недрах череп первого человека — Адама Кадмона. Христианский Бог принял страдание там, где был зарыт первородный грех. Тебе не кажется, что Бог слишком склонен к эффектам?
Но если мы это прощаем Ему, то почему не быть немножечко позером человеку, ведь это простительно, человек — всего лишь плохая копия своего всемогущего создателя. Верно?
— Не знаю, — сказал Азеф. — Я не успеваю бежать за вашей мыслью, господин штурмфюрер! Философия — плохое занятие для голодного человека, еще опыт Греции и Рима учит нас, что философствовать хорошо на полный желудок, философствовать натощак — просто опасно.
— Да, да, — согласно кивнул фон Пиллад. — Я сам должен был подумать об этом. Сейчас тебе принесут поесть.
Он позвонил.
Высокий темнолицый и оттого кажущийся хмурым рядовой эсэсовец выслушал приказ штурмфюрера и принес судки, в которых еще дымились горячие блюда. Азеф с некоторой опаской принялся за еду. После каждой ложки супа он застывал и прислушивался к своему организму, который на внезапную сытость мог отреагировать своеобразно.
Однако обошлось.
— Знаешь, Раскин, — сказал штурмфюрер, с брезгливым любопытством наблюдавший за тем, как жадно поглощает еду Азеф. — Меня всегда поражало лицемерие христианских художников. Если они рисовали путь на Голгофу, то Иисус Христос у них всегда сгибается под тяжестью креста. А ведь в Евангелии точно указывается, что крест нес Симон Киренеянин. И Матфей пишет о том, и Марк… Зачем же лицемерить, тем более что висеть на кресте под жарким пустынным солнцем не самое сладкое занятие?!
— Не знаю, — устало сказал Азеф. Закончив поглощать пищу, он сразу осоловел. Мысли его стали ленивыми и тягучими, сейчас даже неожиданная угроза смерти не могла бы встряхнуть достаточным образом душу, уставшую от внезапно навалившейся сытости.
— А вы говорили, что философствовать хорошо на полный желудок, — несколько разочарованно сказал штурмфюрер фон Пиллад. — Ладно, Раскин, иди в барак и попытайся подумать над тем, что я тебе сказал сегодня.
— Над чем именно? — поинтересовался Азеф. — Над лицемерием художников? Над монологом Гамлета? Или о фундаменте, на котором стоит человеческая душа?