Наутро он очнулся с раскалывающейся головой. Бутылка валялась рядом, горлышко было аккуратно заткнуто пробкой. Ян с трудом, кряхтя и пошатываясь, поднялся на ноги и, держась за стены, поплелся в душевую.
Интересно, что в первый раз он прошел мимо и ничего не заметил. Руки спокойно ощупали гладкий пластик стены, и Ян двинулся дальше. Умываясь, он никак не мог отделаться от странного ощущения. Что-то было не так, очень не так… И лишь немного очухавшись и вывалившись в коридор, Ян понял, в чем дело.
— Ё-моё… — ошеломленно произнес он по слогам, упал на колени и замолотил кулаками по стене. Удары отзывались глухим эхом, словно за стеной не было ничего, кроме многометровой толщи земли, не было и не могло быть.
Еще вчера на этом самом месте располагалась дверь в кладовую. А теперь она пропала, исчезла, словно ее и не было. Вместе с самой кладовкой. Гладкий однородный пластик покрывал всю дальнюю стену коридора и выглядел не новым, потертым. Он не пах краской и клеем, не пузырился под ладонью… Впечатление было такое, словно он здесь с самого первого дня.
Ян с трудом смог заставить себя сесть за завтрак. То и дело оборачивался, проверял — хоть это и было уже верхом идиотизма, — не появилась ли дверь? Нет, ничего не изменилось. Глухая стена, запакованная в бежевый пластик, и нет даже никакого намека на дверь.
Дальше стало еще хуже. Стоило Яну вернуться в кабинет, как в коридоре что-то негромко звякнуло. Замирая от вцепившегося в душу страха, Ян выглянул и заорал от ужаса и обреченности:
— А-а-а!!!
Теперь начисто срезало душевую комнатку. И опять — на месте двери только глухая стена и ничего больше.
Наверное, с Яном случилась истерика. Следующие несколько часов кто-то милосердно вырезал у него из памяти. Остались только какие-то куски, обрывки. Вот он мечется по кухне, рушит на пол шкафы, переворачивает стол, вот бьется головой о стены — действительно, потом на затылке ему удалось нащупать несколько сгустков подсохшей крови и здоровенную шишку.
Он что-то орал. Ругался, крыл федов и суд и даже, наверное, «гребаного» Тимаоки…
— Ублюдки!! Скоты!! Твари!! А-а-а!! Что вы делаете со мной?! Отвечайте! Люди вы или нет?!
В себя он пришел не скоро. Голова болела, костяшки пальцев содраны в кровь, на щеке — свежие порезы. Ян промыл рану, нашел на полу кухни в груде мусора и обломков аптечку, от души капнул йодом. Жгучая боль окончательно вернула его к реальности.
Пытаясь себя успокоить, Ян шептал:
— Ничего, ничего… Яна Горовитца без соли не съешь… Убрали душ?! Ничего, переживу… Вода на кухне есть, помоюсь из тазика…
Теперь уже Ян твердо решил выследить шутника. Порция пшеничного эрзаца немного привела его в себя, хотя вкус у пойла не изменился — омерзительный до судорог. В сушильном шкафу на кухне Ян отыскал заботливо вычищенный до блеска кухонный нож. Будет чем пощекотать ребра ублюдку! Против такого аргумента не попрешь, и придется этому федеральному псу выложить как на духу, что за чертовщина здесь творится.
Ян уже представлял себе его: лощеного, чисто выбритого, с высокомерным выражением на лице, которое, конечно, тут же пропадет, стоит ему только почувствовать стальное жало под сердцем.
Нет уж! Поганые феды! Ян Горовитц не из тех, кого можно взять на испуг. Посмотрим еще, кто кого.
Чтобы не заснуть, Ян колол себя ножом в ладонь, а чтобы не дрожали руки — то и дело прикладывался к бутылке. Слишком часто… Даже чересчур.
Очнулся он в холодном поту, словно от толчка, разлепил веки. Зря… Лучше бы ему этого не видеть.
От комнаты уже почти ничего не осталось. Небольшой пятачок вокруг кровати — и все. А дальше — глухая, непроницаемая тьма, НИЧТО. Ян вытащил из кармана вечную «зиппо», чиркнул колесиком. Дрожащий огонек осветил лишь белоснежную чистоту простыней, сантиметров двадцать пола, часть прикроватной тумбочки, словно бы утонувшей в некоей чернильной жиже. Ян вскрикнул, зажигалка выпала из ослабевшей руки и погасла.
Тьма приблизилась.
Показалось? Или… правда. Нет, точно! Она надвигается… Все ближе, ближе… Ян закричал, захлебываясь слезами, и неудержимо обмочился. Он попытался отползти назад, прочь от надвигающейся тьмы, но тут же уперся спиной в изголовье кровати.
— А-а-а, не-е-е-т!!!
Где же он? Ну где?!
Репортер отвернулся, сглотнул слюну. Заметно было, что ему нелегко говорить.
— И часто у вас такое?
— Каждый раз.