А у Адольфа лыжи… Мечта спортсмена: финские, гоночные. Как говорится в одной рекламе и по другому поводу, бешеных «бабок» стоят. Впрочем, если по уму разобраться, и мои старички — made in USSR — не хуже. Тут ведь мазь многое значит. Как подмажешь, так и поедешь. Мазь у меня, между прочим, тоже отечественная, обычный «Темп». Ну так и что? Снег — он ведь тоже не импортный, наш, российский. Его, кстати, не выпадало уже с неделю, и чтобы идти по старому, я не поленился, заново промазал лыжи в несколько слоев, растирая и разравнивая мазь пробкой, а потом просушил их феном и на пятнадцать минут выставил на балкон охладить — все как в старые добрые времена. Да у меня и азарт объявился такой же, словно соревноваться я буду не с начальником смены по имени Адольф, а сугубо капиталистическим негром-спринтером Мамбасой.
Перед стартом по старой привычке пару аскорбинок в рот закинул.
— Допингом балуешься, Михалыч, — констатировал соперник Адольф и усмехнулся, — ну-ну…
Пошел он, кстати, хорошо, сразу метров на тридцать оторвался — как будто не сам пошел, а послали его. А я сразу рвать не стал, не лось, однако. Двинул широким накатом, спокойненько, разогревая мышцу. Кругом — сплошная красота, как в том анекдоте известном: налево глянешь — мать твою! Направо глянешь — т-твою мать!!!
Соперник Адольф поначалу все оглядывался — не затерялся ли я за линией горизонта? А я на удивление все время за спиной висел, неотвратимый, как возмездие. Через час паренек-то при оглядке ухмыляться перестал — может, до него что-то доходить стало? Попробовал было темп поднять, да только и я палками сильнее зашуровал, мне-то не впервой. Вижу, оглянулся мой Адольф, брови лебединые изогнул да опять притормозил. Смирился, видать.
И пошли мы с ним ровно, как Кастор и Полидевк, близнецы-братья, царствие им небесное, античным героям. На третьем десятке притормозили отдохнуть. Я первым делом в карман за рафинадом полез, а Адольф давай снег харчить, что почище. Салага все-таки.
— Не ешь ты снег, — посоветовал ему. — Снегом не напьешься, только сильнее захочется. Минеральных солей в нем всего ничего, а мы — люди-человеки, чтоб ты знал, жажду утоляем не водой, а как раз раствором разных веществ. Скушай лучше сахарок.
— Много знаешь, — пробурчал мой Адольф, но почти без иронии. — Без допинга обойдусь.
И побежали мы дальше. Соперник мой все пытался дистанцию держать, а я ему в этом пока не препятствовал.
Не гонки, а избивание младенцев. Я мог бы в любой момент обойти соперника Адольфа и только из стратегических соображений не делал этого. Решил поваландаться с ним еще километров десять, а потом уйти вперед, да так, чтобы обо мне ничто, кроме лыжни, и не напоминало. Встретить его на станции, смиренно взглянуть в подернутые пеленой отчаяния глаза и подарить билетик на электричку. И вот иду я себе спокойненько, на автомате — раз-два, левой, — а в голове неспешные мысли бродят. Я вот на весну ремонт запланировал — чем не повод для размышлений? Короче, без проблем наяриваю. Еще часа три — и полный триумф советского спорта над недружественными нам Адольфами. Но не зря же говорится: не загадывай наперед.
С утра-то погодка была — тише не бывает, а вот ближе к обеду подул ветерок, и столбики термометров, повинуясь своим неписаным законам, полезли вниз. У нас ведь двум вещам нельзя доверять — обещаниям политиков и прогнозам синоптиков. Передавали минус пятнадцать по северным районам, а тут тебе уже и двадцать, и двадцать пять. Верхушки холмов размыло снежной мутью, понесло в низины. И вскоре вижу я, что дистанция меж нами раньше времени сокращаться стала. Ну, вклинилась мысль между новым унитазом и расцветкой кафеля в ванной, спекся, голубок. Снова стал он оглядываться — еще чаще, чем раньше, а рожицу заботой стянуло… Туг до меня и дошло. Я-то на гонки по-человечески снарядился, без выпендрежа, а вот Адольфская амуниция была как раз для парковых прогулок рассчитана… Дерьмо, а не амуниция, хотя и выглядит красочно. Тогда я аккуратненько его обогнал и начал уводить лыжню в сторону. Адольф меня в ведущих сразу признал, следом поколбасил.
В этих местах я был последний раз лет десять тому назад, но деревня не заяц, в сторону не отпрыгнет. Минут через двадцать, обогнув очередной холм, увидели мы три десятка дворов, сбившихся, как стадо на морозе. Я направил стопы к крайнему.
Калитку давно толком не отчищали, и открылась она с трудом. Из конуры на шум выглянула морда и тявкнула, от-маргиваясь от летящего снега.