о дня, когда буду пить новое вино в Царствии Божьем. "Как это на него похоже - кровь вместо вина. Но они все отрекутся от него, все - и только не я," - Иуда тоже отхлебнул из чашки. У вина был слегка солоноватый привкус, словно в чашу и вправду добавили крови. Павел закричал возмущенно что-то о предательстве и собственной верности, но учитель оборвал его монолог лишь движением руки: - В эту ночь, прежде, нежели дважды пропоет петух, трижды отречешься от Меня, Павел. Иуда не выдержал. Щеки у него горели, и он выскочил на улицу… Во дворе уже ждали, священники, и воины с мечами, и еще какая-то толпа. - Ну? Вам нужна его кровь? Будет вам кровь… Сладкая, как вино… Вы готовы? В горницу они вошли всей толпой. Он подошел к Иисуссу и поцеловал его в лоб - словно прощаясь с умершим. "Спасибо", - шепнул учитель, и толпа налетела, оттеснила Иуду в сторону. Иисуса связали грубо, жестоко, и, кажется, даже была драка - но взгляд у назаритянина был твердый и уверенный. - С мечами и копьями? Я что, страшный разбойник и убийца? Но его не слушали, толпа напирала, в горнице становилось все теснее. Последнее, что Иуда увидел - потерянный взгляд Марии, тянущей руки в Навину. Связали и учеников - многих отпустили еще до рассвета, как непричастных к еретику, с ними и Павла, и Иуду. Павел, уходя из темницы, плакал и оттолкнул Искариота. Тот смотрел ему вслед с усмешкой. Кто из них предатель? Трус или выполнивший волю учителя? Голголета из этой части города не было видно. Не такая уж и высокая эта гора - так, холмик, заваленный нечистотами и облюбованный сотнями мух. Иуда так ни разу и не решился подняться туда, хотя пару раз подходил на тысячу шагов и видел кресты, венчавшие холм. На улицах на него глядели с презрением. Вслед летели комки грязи. Иисус исполнил свое обещание - в ночь суда Мария пришла к Иуде, и оставалась с ним до рассвета, как суккуб, как видение - а потом выскользнула, чтобы утирать пот с лица идущему на гору с крестом на плече, словно преступник. Почему он? Почему не Петр или Павел - им судьба предоставила куда более выгодную роль, их имена понесут на себе соборы и монастыри, хотя оба оказались трусами куда большими? Почему он? Потому что этот насмешливый мальчишка, осмелившийся назвать себя сыном Господним, знал, какую цену ему предложить? Тридцать серебряников? Глупость какая - проповедями Иуда собрал бы куда больше за один вечер. За ним, любимым учеником этого издыхающего на Голголете, но все еще усмехающегося в бороду ясноглазого мужчины шли бы толпы. Глаза. Ее глаза - зеленые - и волосы, золотистые, струящиеся между пальцев, как расплавленный воск, как змеи-медянки, готовые в любой момент укусить, предать - вот была нестоящая цена. Тринадцать лет он ждал поступка, за который Навинн заплатил бы эту цену - так почему бы не проклятие и вечная память в веках? Иуда теперь имя нарицательное, так назовут любого предателя, правда, Искариот? Переплавить бы эти тридцать монет в ожерелье - да поднести ей в подарок. Блудница с серебристым монисто на шее или на поясе, слегка позвякивающим, изящным, монетка к монетке - с профилем кесаря, самоуверенно прижимающимся к ее крутым бедрам… Она сейчас там, на холме - с Ним и одиннадцатью. А двенадцатый запивает свое горе кислым вином - его кровью… В саду с тихим ветром играла листьями осина. Изнанки листьев, серебристые, гладкие, были похожи на рассыпавшиеся по полу монеты. Ветер слегка покачивал висящий на веревке труп. У калитки сада стояла женщина. Плечи ее ссутулились, и золотистые волосы поблекли, а в глазах не было жизни. Еле слышно она шептала что-то - кажется, чье-то имя… Или это просто ветер шумел в листьях осины? Сон. Только сон. Я пришла в себя, наверное, очень быстро, компания шумела на лестнице, так и не поднявшись в квартиру. Это твой подарок, Иуда? Твое откровение? Право знать, что ты не предавал… Нет, должно же быть что-то еще, что-то, чего я не поняла до конца. Пальцы слегка покалывало, будто они затекли и теперь понемногу приходили в себя… Кажется, я оживала… Что там пообещал Господь Еве взамен кусочка яблока? И будут все ее дочери рожать детей в муках до конца времен и страшного суда… Не в муках, нет. Рожать. Детей. Господи, неужели? Вот он, последний подарок Иуды мне… Господи, неужели? На ватных ногах я дотащила себя до ванной. Стянула одним вверенным движением джинсы и труси. На их белоснежной поверхности распускались опьяняющими алыми маками несколько капелек крови… Такое неуместное в мире мертвецов право рожать жизнь. Взамен боли на меня навалилась тошнота. И всепоглощающая радость… 100 день от п.р. Агнец и 144 тыс. искупленных Солнце. Много солнца - теплого, пушистого, ласкового… Солнце полосками режет щеки, и мне кажется, что я гляжу на солнечный мир сквозь решетку… На самом деле - это травинки перед глазами, они слегка покачиваются, отчего решетка ежесекундно меняет свой узор. Оно такое теплое, выдуманное мной солнце Небо - голубое-голубое. И такое огромное, что мне кажется, будто в нем можно утонуть. Небо похоже на море, а море похоже на небо… Только вот ни один отчаянный путник не решился выплыть сегодня на небесные просторы на своей облачной лодочке. Если на палитре художника смешать голубую и желтую краску, то получится яркий зеленый цвет… Если смешать солнце и небо, то получится зеленая трава. Трава, качающаяся сейчас между мной и солнцем с небом. - Эй, Ирр, да ты спишь… - Нет, жду белого облака, на котором ко мне приплывет прекрасный принц… Принцы обычно на конях приезжают, а не на облаках… Я посмотрела в его бездонные глаза - такими же зелеными и мягкими, как утреннее море, они будут у нашего ребенка. У нас обязательно родится дочь - с россыпью веснушек по загорелым щекам, с маленькими острыми хищными зубками и со светло-золотистыми кудряшками, светящимися на солнце. Она станет новой Евой того мира, который мы сами себе построили. Я, пожалуй, так и назову ее - Ева. Счастье - это так просто. Никому не доверяй наших самых страшных тайн… Никому не говори, как мы умерли. А в остальном можешь смело делать, что хочешь… Теперь мне не холодно. Совсем не холодно, пропала зябкая настороженность, прятавшаяся в глубине костей, заставлявшая все время невольно вздрагивать. Тело словно научилось жить и функционировать в мире вечного мороза. Теперь мне не страшно. У меня есть право любить и жить, и право быть любимой… Я сквозь траву потянулась к Ларсу, нашла и сжала его руку… - Ты изменилась за последние дни. Очень сильно… - Почему ты так считаешь? - Ты стала мягче, Ирр… Мягче и нежнее. Мне кажется, что ты пытаешься что-то скрыть от меня, и за своей нежностью прячешь чувство вины. Разнеженность и лень с меня как ветром сдуло. Я вспомнила, почему решилась откусить от яблока. Перевернулась на спину и посмотрела в бездонные синие глаза: - Что ты имеешь ввиду, Ларс? Ты хочешь сказать, что я тебя обманываю? Он притянул меня к себе, провел рукой по волосам и дальше - по шее, по спине… - Не обманываешь, милая… Просто не говоришь всего. Но мы уже начинали этот разговор, давай не будем снова к нему возвращаться. Я кивнула. Давай не будем. Оставим друг другу право на маленькие личные тайны, в которых так нуждаемся. Вот только я, пожалуй, расспрошу Кэт, что же она все-таки узнала от Элизы и виделась ли с ней… Трава под нашими телами смялось, и солнце лениво ползло вдоль моего позвоночника, и дальше, к горизонту. Сказано - сделано. Кэт я решила навестить следующим утром, тем более что в ее убежище, как ни зазывал меня туда Ларс, я не была еще ни разу. Мне по-детски хотелось взглянуть на квартиру Кэт, увидеть ее отражение в этом мире, какие-то мелочи, которых я никогда не пойму другим способом. Что она притащила из прошлой жизни? Я постучала, но на мой стук никто не ответил. Упрекая себя в том, что любопытство - не порок, но крайне большое свинство, я сунула толкнула дверь и сунула нос в образовавшуюся щель. Тихо… Так тихо, что я слышу дыхание. Двойное дыхание спящих людей, переплетенное в одну алую нить. Я знаю, когда так дышат - уснув в обнимку после бурного секса, когда глаза закрываются от усталости друг от друга, а руки еще тянутся, тянутся… Ларс? Неужели он все-таки изменяет мне с этой, этой… Я должна знать правду. Какой бы она ни была - пусть даже мне безумно больно, так больно, что невозможно дышать. Пусть даже рухнет весь мир, в основе которого лежат мои маленькие страхи и желания. Я тихонько открыла дверь шире и шагнула в комнату. В комнату, пропахшую потом, сигаретным дымом и чужой страстью. Они лежали на ковре цвета опавших листьев рядом. Темная кожа спящей Кэт отливала матовой бронзой, и рука Ижена на ее бедре казалась почти ослепительно белой. Адам и Ева, уснувшие в раю. Я невольно почувствовала себя змеем-искусителем, прячущимся в кронах райского сада. Змеем, готовым обмануть и предать. Дверь, мое ненадежное прикрытие, предательски скрипнула. Я выскользнула на улицу, пробежала несколько кварталов и рухнула на бордюр тротуара, поджав под себя ноги. Увиденное требовало серьезного переосмысления ситуации, к которой я привыкла. Я не ожидала этого от Ижена, считая его почти своей собственностью. Я не ожидала этого от Кэт, так по-детски влюбленной в Ларса. Вот разгадка всех ссор, всех внезапных стычек и недомолвок, которым я так удивлялась… А Ларс, похоже, знал с самого начала. Нет, не Адам и Ева - два диких зверя, сплетшихся в объятьях… Нашедшие друг друга в пустой саванне звери, Но меня напугала не случайно подсмотренная постельная сцена. Меня напугала квартира Ксении. Точная копия моего дома из прошлой жизни. Вплоть до ковра под цвет моих волос и рисунков на стенах… Еще одна загадка этого мира, не имеющая ответа? Или все-таки странная случайность, совпадение, вымышленный моим подсознанием сон? Я посмотрела в пустое небо. Что ты хотел этим мне сказать? Что я должна понять? - Ты знал? - Знал что? - Что твой обожаемый Котенок спит с Иженом? - Конечно, знал… Ларс выглядел абсолютно невозмутимым. Я же начинала злиться… - А почему мне не сказал? - А надо было? Они сами бы тебе сказали рано или поздно… А что ты так злишься? Ревнуешь? Он покосился на меня подозрительно, и в зеленых глазах вспыхнул недобрый огонек упрека. И несправедливой обиды. Все-таки какой он еще мальчишка, боже правый! - Нет, не ревную, просто чувствую себя недостойно обделенной вниманием. Почему-то от меня всегда скрывают все секреты Полишинеля… А это как минимум несправедливо. - Несправедливо было бы, если б они тебя на свадьбу не позвали… Я не понимаю, почему ты дуешься? Или ты не хочешь пожелать им счастья? - Помнишь первое правило нашего мира, Ларс? Никогда не желай счастья… - Правила для того и созданы, чтобы их нарушать, Ирр… Я бы совсем не стал возмущаться, пожелай счастья кто-нибудь нам с тобой. - Знаешь, пожалуй, мне надо побыть одной… Осмыслить кое-что… Ты не против? - Не против, мне тоже иногда нужно одиночество… Я слышала, как хлопнула дверь подъезда, и хотела посмотреть ему вслед. Белая фигура моего последнего ангела исчезла в темноте быстро, и только эхо его шагов и какой-то незнакомый мотив долетали до меня еще несколько секунд. Стекло приятно холодило лоб, и я простояла так довольно долго… Потом закурила, налила себе кофе и решила, что все идет так, как надо. И Ижен, и Кэт имеют право на счастье. Вот только комната Котенка, отражение моей прошлой жизни никак не давала мне покоя… Я не заметила, как уснула - из сладкого состояния полудремы меня вытащил на буксире настойчивый стук в дверь. Должно быть, Ларс вернулся… Хотя с чего бы ему стучать? Не желает нарушить моей медитации? За дверью стояла растерянная Кэт. В руках певица мяла темно-синюю вязанную шапочку, а глаза были полны подступающих слез. Я молча распахнула дверь пошире и сделала приглашающий жест рукой. - Ирр, мне кажется, мы должны поговорить… Я нашла выход. Она протянула мне шапочку. Потом посмотрела на меня. - Я знаю, ты была в библиотеке… Мы с Иудой говорили о тебе. И он открыл мне правду - единственный выход отсюда - это убить тебя. Заставить страдать, мучиться - и умереть во имя искупления наших грехов. И тогда я вытащу всех, всех, понимаешь? Я сглотнула. Ай да Иуда, ну и поворот сюжета… А мне казалось, что я вычислила этого старого обманщика. Беру назад свои слова с обещанием заглядывать в гости. Кэт еще раз испуганно огляделась, потом швырнула шапочку на стол. - Я не могу! Не могу! Даже если я вырвусь отсюда - зачем мне тот мир без тебя? Я смотрела на нее недоумевающее. Что она имеет в виду? Я прекрасно понимала, как Ксюшке хочется вырваться, снова начать нормальную жизнь - она потеряла куда больше, чем все мы… И я на ее месте, наверное, пошла бы на то, чтобы принести случайную знакомую в жертву. - Я люблю тебя! Слышишь, люблю, мне все равно эта жизнь в будущем без тебя не нужна… Не Ларса, не Ижена я хочу отсюда вытащить, тебя, Ирин… Всегда во всем этом мире была только ты одна, с самого первого мгновенья - тогда именно я уговорила Менестреля подойти к тебе и познакомиться… Я даже у Ижена выспросила, как выглядела твоя комната в той, прошлой жизни - чтобы понять, что ты думаешь и чувствуешь… Я даже его любовницей стала только поэтому - потому что ты была с ним. Она прижалась к моей груди, обняла меня и заплакала. А я не знала, что мне делать дальше - с этим бессмысленным признанием, на которое я никогда не смогу ответить. Почему я? Что во мне такого, что ты так ценишь, девочка? Что же ты напридумывала себе такое, Котенок, что никак не хочешь отказаться от иллюзий. Я поглубже заглянула в черные, как безупречность, глаза. В них были страх и отчаяние. И еще что-то, что очень странное… Начало сказки? Конец правды? Не разглядеть… - Светлячок? - Светлячок! - Светлячок… Что же ты наделала, моя маленькая глупышка… Ведь теперь тебе точно не научиться летать. А я - несла крылья для самой прекрасной птицы вселенной. Изломы коридоров - где ты, Светлячок? Опускаю веки - пустой взгляд не скажет ничего нового. Сотру с щеки капельку крови - зачем? Сама себя - привязала к земле. Теперь тебя нет. Нет нигде… Девочка моя, единственная, зачем? В городе третий день пожары - мой дом стоит на отшибе, и поэтому я пока могу жить здесь. Но скоро и меня эвакуируют, а то и призовут в доблестные ряды нашей армии - служение Родине прежде всех остальных таинств мира, и мелочи вроде попытки выжить никого не интересуют. Ты уже не ребенок, милочка, ты офицер запаса… А что тогда? Тогда - кипы бумаги, которые разворачиваются под знойным ветром, холодные сумерки в жирных хлопьях сажи и бесконечные глаза мучеников. Все короли и поэты уже несколько веков, как мертвы - зачем приносить жертвы в их имя? Сегодняшняя война куда конкретней и страшней любых поисков Гроба Господня… - Ваше Величество! - Молчите! - Ваше Величество! - Молчите, сударыня: не нужно лгать мне - я не слепая и вижу, что творится в моем городе. Не моя вина, что меня предал народ - моя вина, что меня предал мой двор. Когда умирают короли, узурпаторы тоже не живут долго. - Но, Ваше Величество… - Молчите же, молчите… Не правда ли, прекрасное вино? Пейте, пока у нас есть такая возможность… Запомните его вкус надолго - и теперь бегите, мой друг, берегите себя. - Ваше Величество… - Я - остаюсь. Толпа кипела и выкрикивала оскорбления. Экран не передавал запаха пота и страха, и потому она была совершенна - восходящая на свой последний трон королева. Десять тысяч вольт, и адью, прощайте, Ваше Величество, да здравствует Республика! Усмехнулась. Одно слово - Королева. Даже на последнем рубеже. Говорят, ей запретили одеть традиционный пурпур - чтобы у толпы не было ассоциаций с кровью… Впрочем, едва ли она менее прекрасна в белом. Последнее, что я увидела - сеточка морщщинок в уголках усталых глаз и седые пряди. Такие же, как у меня… Корона - слишком тяжела для смертных. Что, поиграем со старухой в прятки. А ведь когда-то твой народ любил тебя, Обреченная. Вновь приношу клятву верности - ее не впервой нарушать. Оглядываюсь на толпу. - Светлячок? Нет, пригрезилось… Я, говорят, не умею прощать. Та, Чье Имя Пишут Кровью. Наемница. Убийца. Не снимай маску - не обижай расшалившихся детишек, старина. Мы - старше, они считают, что наше время уже прошло. Дай им побаловаться иллюзиями и попрыгать в классики на морской глади. Может, тогда и сможешь уловить в толпе такую знакомую светловолосую тоненькую фигурку. Благословенны те Города, в которых живут влюбленные полубоги. Им - все по плечу. - Светлячок? Нет, все-таки кажется… Да, Ксюш, все это только тебе кажется. Ты придумала себе историю про какой-то другой мир, и нарисовала себе образ любимой. Но я не она, малыш. Я всего лишь… Ксения испуганно и Завороженно смотрела на мое лицо. - Тогда кто ты, Ирин? Кто? Дочь Божья? Или сама Богиня давно забытой легенды? - Нет, Кэт, никакая я не богиня… Я всего лишь такая же запутавшаяся девочка, как и ты… Я не смогу спасти ни одну заблудшую душу, даже свою. - Нет, Ирин, можешь… Потому что мы все трое здесь из-за тебя - и ради тебя. И если ты найдешь выход, ты вытащишь нас всех. А то, что предложили мне - просто очередная ловушка, волчья яма, из которой нет возможности выбраться. Вот только… - Вот только обе вы дуры. Редкостные, - стоявший в дверях Ижен невесело усмехнулся. - Предлагаю союз на троих. Будем вместе играть в Богов. Оп-па… А мы и не слышали, как он вошел. Интересно, какую часть разговора услышал этот бессовестный эксплуататор чужих эмоций? Все? Или только ничего не значащий отрывок? - А не пошел бы ты? Куда-нибудь чуть подальше окраин Чистилища? - Покажешь куда, Ирочка, пойду всенепременно… 113 день от п.р. Три ангела Народу было много - около сотни человек. В условиях нашей маленькой коммуны это вполне можно было назвать массовой демонстрацией. Люди что-то обсуждали, глядя на наспех сколоченный помост, возвышавшийся в центре толпы. Помост походил одновременно на сцену и на жертвенник - посреди настила из досок возвышался обложенный хворостом столб. К столбу была привязана девочка. Маленькая рыжеволосая девочка с огромными и загадочными глазами… Она не плакала, смотрела на толпу зло и настороженно, и лишь перешагивала с ноги на ногу, словно пританцовывая. Хворост слегка похрустывал под голыми ступнями. Я не знаю, как я услышала за гулом толпы этот призрачный звук, но мне он показался оглушающим. Элиза. Библиотечное привидение, раздаривающее маленькие вязанные шапочки и ничего не знающее о настоящих грехах. Танцовщица, слегка нервничающая перед выходом… У края сцены стояли двое мужчин, я видела их впервые. Один держал канистру с бензином, а второй, в черном балахоне, что-то вещал толпе, собравшейся у помоста, воздевая руки к небесам. - О, давненько я в цирке не был, - усмехнулся Ижен. - Помолчи, дай послушать, - шикнула вцепившаяся в его руку Кэт. -… ибо сказал он - найдется тот, кто искупит грехи ваши, невинный и чистый. А кто может быть невинней и чище, чем ребенок? И она готова принять страдания за грехи наши, и мы все в этом мире обретем свободу… - Они что, сжечь ее собираются? - глаза Кэт распахнулись, сделав ее похожей на мультяшку аниме. - Помолчи, дай послушать, - ядовито зашипел Ижен. Кэт сглотнула слюну и стала дальше внимать проповеди. Я же почувствовала, как рука Ларса крепче сжала мою ладонь. -… и принесет священное пламя костров нам всем очищение, и будет у нас шанс списать десять тысяч грехов, и выйти чистыми в новый мир, к новому небу и новой земле, ибо наши души не будут больше гнуться под тяжестью совершенных проступков… Хочет ли кто-то из вас исповедаться в грехах своих, прежде чем мы приступим священнодейству сожжения? Кэт сглотнула и заплакала. - Они же правда собираются ее сжечь… А на сцену уже выбиралась девушка… Я ее раньше не видела, появилась в городе недавно, что ли? Внешность пионерки, спортсменки и просто красавицы ответа на вопрос не давала. Стоящий на сцене подал кающейся грешнице руку, и она что-то зашептала ему, все больше и больше становясь похожей на проштрафившуюся школьницу. Проповедник улыбнулся, потрепал девушку по щеке, взял за руку и подвел к краю помоста: - Вот, братья и сестры мои, перед вами грешница, но ее ждет место в новом раю, ибо она призналась во лжи и желании быть первой, и ее грехи будут искуплены. Кто-то еще готов? Девушка кинулась в ноги проповеднику в каком-то ненормальном экстазе, но желающих в толпе исповедаться больше не нашлось. Впрочем, народ не расходился - развлечений у нас в мире не так много, и все ждали продолжения представления. Ижен обнял покрепче талию Кэт, Ларс сжал мою руку еще сильнее, и они переглянулись… Мне этот обмен взглядами категорически не понравился, и я очень хотела спросить, что это мужская половина нашей компании задумала. Но Ижен успел раньше. - Готов? - Как пионер… - Давай. Ижен раздвинул толпу, вежливо подал руку уже спускающейся девице и вскочил на край сцены. Втащил за собой Кэт. Ларс поднял на невысокий помост меня, потом и сам забрался… А Ижен уже вещал, будто привычный к трибуне продажный политик: - Товарищи! Господа! И прочие, кого сюда черти принесли… Эта проповедь - ересь, вы, я думаю, это прекрасно понимаете… Представление в угоду достопочтеннейшей публике, полное штампов и заезженных образов. А вот мы вам скажем правду - никакие мы не избранные. Но наш святой, знаменитый Ларс-из-Отстойника готов прочитать вам настоящую проповедь, а не тот сионский бред, который вы здесь слушали… Ларс, прошу! Поддержим оратора аплодисментами… Ларс недобро усмехнулся, посмотрел на заварившего кашу Ижена и шагнул навстречу толпе. «Какой он красивый», - подумала я невольно. - «Похож на посланника небес, и вправду несущего нам истины…» - Друзья… Я никогда не говорил со сцены, всегда только пел… Мне сложно сказать вам сейчас что-то новое, но, я надеюсь, вы услышите меня… Не то. Не то, Ларс, они совсем не это хотят услышать, давай, выигрывай время, пока Ижен отталкивает проповедника в рясе, пока я и Кэт пытаемся остановить мужчину с канистрой бензина… - Нам подарили целый мир, полный чудес. Мир, где у нас есть все - а мы сами пытаемся его разрушить, превратить в руины…