— Братья по разуму, — прошептал Максим. — Старшие братья!
За спиной кашлянули. Это не было вежливое покашливание деликатного интеллигента, пытающегося обратить на себя внимание. Это был настоящий, грудной, родившейся у самой диафрагмы и долго рвавшийся наружу кашель, и деликатности в нем было не больше, чем в шумно выпущенных кишечных газах.
Максим обернулся к прибрежным кустам.
Там, расставив крепкие короткие ноги, стоял весь заросший рыжим волосом коренастый человек в безобразном клетчатом комбинезоне. Сквозь буйные рыжие заросли смотрели на Максима буравящие голубые глазки, очень пристальные, пристальные и острые, будто резцы штробильного аппарата. Сразу стало ясно, что этот рыжий молодчик не впервые видит пришельцев из другого мира и привык обходиться с ними быстро, круто и решительно.
А ресурсы братья по разуму и впрямь не экономили! Материи на одежду рыжего ушло столько, что хватило бы обеспечить трусами десяток пилотов Группы Свободного Поиска. Максиму стало неловко и немного стыдно.
— Да! — сказал Максим, энергично кивая. — Сильвия! Космос! Максим! Меня зовут Максим!
Брат по разуму на миг задумался, а потом перехватил поудобнее странный железный аппарат, висевший у него на груди. Выхлопное орудие этого аппарата уставилось Максиму в грудь…
Владимир Васильев. Скромный гений подземки
Глебыч в этот вечер поддал крепенько. Не до полного свинства, как иногда, увы, случается и с самыми достойными людьми — только до блаженной улыбки, восхитительно нетвердой походки и того неповторимого состояния души, когда любишь весь этот скотский мир, невзирая на всю его неоспоримую скотскость. В метро Глебыча пустили в общем то без эксцессов, хотя бабуля на входе глянула с укоризной, а молоденький милиционер с некоторым сомнением в голосе и позе осведомился:
— Куда ехать то помнишь, гуляка?
— Обжаешь, слживый! — максимально бодро ответил Глебыч, глотая половину гласных. Хотел было рукой махнуть, бесшабашно эдак, но вовремя спохватился: не хватало еще потерять равновесие и растянуться на выложенном плиткой полу, между турникетами и милицейскими ботинками. — Измйлвский Прк, дже бз прсадок! Пследний вгон, чтоб к выхду пближе!
— Ну ну… — пробурчал милиционер без энтузиазма. — Ладно, ступай… Не усни только. Если доедешь до Щелчка — оттуда уже не отпустят.
Глебыч благоразумно смолчал и осторожно зашагал к эскалатору по довольно замысловатой синусоиде, но в общем и целом уверенно.
Садился он на «Арбатской», так что ехать действительно предстояло без пересадок, что в его положении являлось безусловным плюсом. К тому же было уже сильно за полночь и на переход легко можно было и не успеть.
Учитывая возвышенное состояние.
Поезд пришел очень удачно — буквально через минуту после того, как Глебыч плюхнулся на ближнюю к концу платформы скамейку. Благополучно погрузившись в последний вагон, Глебыч подумал: «Эх, чего бы в Москве без метро народ делал? До утра добирался бы, ей ей…»
Поезд тронулся. Под мерное покачивание Глебыч не боялся уснуть: покачивание вагона убаюкивало, но почему то никогда не усыпляло, не то что качка на воде. На какой нибудь лодчонке или теплоходе Глебыч мог отключиться в пять минут, но в метро — никогда. Проверено годами.
Примерно посередке перегона «Площадь Революции» — «Курская» поезд почему то пошел тише, а потом и вовсе остановился.
«Во! — Глебыч порадовался собственной мудрости, когда не поленился дойти до „Арбатской“. — Точно на переход не успел бы!»
Тот факт, что в противном случае пришлось бы ехать по другой ветке, где поезд совсем не обязательно стоял бы какое то время в тоннеле, от внимания цинично ускользнул.
Стояли долго, несколько минут. А потом во всех вагонах неожиданно погасли лампы, только жиденький свет аварийного осветителя где то позади на стене тоннеля позволял видеть хоть что нибудь. Особенно после того, как глаза привыкли к темноте.
Кроме Глебыча в вагоне ехали только двое парней с пивом и среднего возраста военный, читавший газету в противоположном от Глебыча углу.
Без света ему, понятно, стало не до чтения — было слышно, как он нервно шелестит своим «Спорт экспрессом».
Глебыч, по прежнему совершенно не расстроенный задержкой, обернулся и поглядел наружу, в неверную тьму. На миг ему показалось, что тьма за стеклом стала чуток плотнее, нежели в вагоне.
А потом…
Тьма словно на самом деле сгустилась за окном, совсем рядом, и внезапно рывком перескочила из тоннеля в вагон, окутав Глебыча, поглотив его. Стало трудно дышать.
Очнулся Глебыч только на «Электрозаводской». Военного с газетой в вагоне уже не было; двое парней как ни в чем не бывало дули свое пиво; добавился мрачный тип, похожий на скорого кандидата в бомжи, но пока еще не докатившийся до соответствующего состояния одежды и внешности. В ушах эхом отдавался голос дикторши: «Осторожно, двери закрываются, следующая станция — „Семеновская“.»
Глебыч потряс головой. В голове было гулко и пусто. Неужели все таки уснул? Быть не может!
Секундой позже Глебыч сообразил, что хмель из его организма непостижимым образом улетучился, и нынче он трезв до сквозняка из уха в ухо.
На «Измайловском парке» он совершенно твердой походкой покинул вагон и в состоянии легкой ошарашенности поднялся по лестнице. Вышел из вестибюля под открытое небо, поглядел на тусклые фонарики звезд, вдохнул ночного воздуха.
«Чудеса! — подумал Глебыч малость растерянно. — Протрезвел!»
Уже дома, минут через пятнадцать он обнаружил в кармане куртки прямоугольничек плотной бумаги, которого еще на «Арбатской» там не было.
Визитная карточка. Плотная, черная, глянцевая. С золотистыми надписями: по центру — «Гений Подземки»; ниже — «Москва», еще ниже, мелким шрифтом — «Арбатско Покровская линия».
И все. Ни адресов, ни телефонов.
— Чертовщина какая то! — пробормотал Глебыч уже вслух и задумчиво опустился на обувную тумбу.
Визитка осталась на ней же до утра.
Уснул Глебыч почти сразу, едва разделся и повалился на широкий раскладной диван.
О визитке он вспомнил, только когда обувал утром любимые туфли «вездеходы». Черный прямоугольничек мирно соседствовал на тумбе рядом с совочком для обуви, в свое время позаимствованным из гостиницы «Нарва» в Белозерске. Визитку, Глебыч не тронул, так и ушел, оставив ее на прежнем месте.
И на следующий день не тронул. И днем позже. И неделей.
Только спустя почти месяц, когда на тумбе накопилось слишком много всякой бумажной мелочи наподобие использованных карточек для метро или типографского спама, щедро насыпаемого распространителями в почтовые ящики московских домов, Глебыч сгреб этот ворох и пошел к рабочему столу, разбирать. Несколькими минутами спустя карточка нашла новое пристанище — в стопочке визиток за стеклом книжного шкафа.
Вскоре Глебыч и думать забыл о странном происшествии в метро и какой то там визитке. Жизнь катилась по накатанной колее: статьи, редакция, гонорары, редкие походы с приятелями в баню или на стадион, телевизор, пивко под «ЦСКА — Локомотив» или, к примеру, «Реал — Манчестер Юнайтед». Жизнь вообще редко преподносила Глебычу сюрпризы, да и редкие знакомые от него никаких сюрпризов не ждали. Он был существом очень обыденным и негероическим, к чему привык с детских лет, и никогда не пытался перебороть свою одинокую планиду.
В угрюмую ноябрьскую пору, когда мир сер и слякстен и на улице находиться совершенно не хочется, Глебычу пришлось посреди дня заскочить в редакцию — нужно было срочно вычитать важный материал, причем в распечатке, а не в файле. Много времени это не заняло, но день был безнадежно растрачен: в Москве планировать больше одного выездного дела бессмысленно, все равно не успеешь. Глебыч собирался с утра пошарить в интернете: вырисовывалась интересная статья и стоило восполнить пробелы в знаниях. А после обеда рассчитывал наварить борща, позвать соседа Витьку и усидеть предпраздничную бутылку «Гжелки», каковую Глебыч у Витьки же и выиграл недавно на спор. Но позвонил ответсек, и замечательный план рассыпался, как старый шалаш в бурю. Пришлось одеваться, выходить из дому в промозглый ноябрь, брести к метро…