— Если смотреть со стороны моря, то он похож на мачты затонувшей шхуны, правда? — нарочито гордо сказала модераторша.
Два корпуса, напоминающие надувшиеся полотнища косых парусов, и в самом деле меняли свою кривизну как будто под воздействием ветра. Фотонические нанопокрытия на фасадах образовывали огромные километровые экраны, на которых крутилась видимая даже из космоса реклама.
Обитатели космоса сейчас могли узнать, что нет ничего нежнее и чувственнее туалетной бумаги “Ладошки фрейлины”.
Вертолет влетел в просвет между “парусами”.
Они скрывали, как створки раковины, еще один корпус, слепленный из дворцовых фасадов и корабельных форштевней.
Талия неожиданно оттаяла и приблизилась к Грамматикову на расстояние вытянутой груди.
— Тебе повезло, милый мой, ты оказался в нужном месте и в нужное время. Сегодня, когда глупые мальчики с окраин, откровенно говоря, живут кисло, органы в себе выращивают на продажу или работают попкой, у тебя есть возможность отличиться, бабки срубить и кайф словить! — Ее голос профессионально забурлил от восхищения. — Ведь сегодня в Доме Медичи — Международный День Сказки. И наше шоу “Последнее прости” участвует по полной программе.
Над бездной стоял Калинов мост. Дряхлый, изъеденный искусственным временем и раздолбанный тяжелыми тварями вроде двенадцатиглавых змеев.
Дальний конец моста таял в густом молочном аэрозоле.
Надо было идти вперед. Грамматикова, обряженного в экзоскелет Змея Горыныча, сейчас преследовала целая бригада Иван-Царевичей, уверенных, что он обольстил полк Василис Прекрасных. Змей Горыныч, судя по генеральским погонам, символизировал прежний великодержавный режим. Иван-Царевичи выглядели подчеркнуто космополитично в своих ковбойских шляпах и джинсах.
Наказание для старорежимных Змеев Горынычей в Международный День Сказки было жестоким. Сжечь, прах зарядить в Царь-Пушку и выстрелить…
Горынычу-Грамматикову казалось, что он уже слышит врагов, как будто уже позвякивают пьезоколокольчики, развешенные в том нанопластиковом лесу, который вырос из его колдовского гребня.
Он сделал несколько шагов по мосту и чуть не упал. Гнилые доски рассыпались прямо под ногами. В прорехи были видны морды летучих демонов, обитателей бездны, питающихся тем, что падает с моста.
Мономолекулярный дисплей, плавающий как обычная линза по его левому глазу, окружил демонов виртуальными нимбами и снабдил надписями: “Нечисть класса “А”. Интерфейс недружественный”.
Грамматиков сделал еще несколько шагов и опять чуть не сорвался. Наконец он сообразил, что прорехи образуются не абы как, а согласно алгоритму. Такие алгоритмы обычно дают в числовых тестах при приеме на “умную работу”.
Когда мост стал уже не таким страшным, из тумана показался богатырский конь с Иван-Царевичем. Конь знал алгоритм выпадения гнилых досок заранее. Его туша поскакала на Змея Горыныча по ломаной линии, огибающей вес скрытые опасности. Иван-Царевич бодро махал своей палицей. Весом в центнер минимум. Если бы не экзоскелет, этот тип ее бы даже не приподнял.
Черные ноздри коня храпят, дым с искрами пускают. Лошадиных сил в нем немерено. Как-то не верится, что экзоскелет выдержит многотонный удар копыт. Растопчет эта скотина Горыныча как пить дать, а устроители празднества запишут в графе “причины смерти” что-нибудь вроде “пережрал дармовых чипсов”…
Горыныч-Грамматиков подныривает под коня, рискованно крутится на заднице, помогая себе хвостом, затем резко распрямляется. Хрустит от перенапряжения экзоскелет, но скотина-биомашина теряет точки опоры. Конь-огонь свирепо лягается, однако Горыныч уже взял его самбистским приемом “мельница” и через еще один оборот бросает в пропасть…
Иван-Царевич успел ловко выскочить из седла, балансирует на балках, прыгает на Горыныча и наносит удар палицей.
Горыныч-Грамматиков почти увернулся, но все же его сшибло, бросило на балюстраду моста, которая тут же развалилась.
Горыныч едва успел ухватиться за самый край моста, повис, безнадежно болтаясь над пропастью. Вот-вот сорвется.
И сорвался бы, если бы Иван-Царевич не попытался раздавить скрюченные зеленые пальцы Горыныча, цепляющиеся за балку.
Грамматиков ухватился за сапог Царевича, забросил себя обратно на мост.
Иван-Царевич вцепился ему в шею. Горыныч-Грамматиков кувыркнулся через его руку, размыкая захват, освободился и тут же заработал богатырским кулаком по шее.
Несмотря на экзоскелет — почти нокаут, пейзаж потерял четкость, поплыл…
Горыныч ударил врага, почти не глядя, локтем, получил хук слева. На этот раз успел пригнуться, но поскользнулся, упал, чуть не съехал в прореху. Попытался сделать подсечку Иван-Царевичу, а тот подпрыгнул, как резиновый чертенок, и еще нанес удар остроносым ковбойским сапогом. Целил в голову… Горыныч-Грамматиков перехватил его ногу и толкнул в сторону ограждения моста…
— Грамматиков, падла, друга убил. — Больше уже ничего Иван-Царевич не успел сказать. Его тело, перелетев через перила, растаяло в фиолетовой бездне, оставив лишь дымный след.
А ведь Царевич — это нормальный человек, участник шоу… Бр-р, и я мог быть на его месте…
Но Талия говорила, что экзоскелет дает стопроцентную гарантию безопасности.
Грамматиков обернулся. С утеса-великана его манила крючковатым пальцем какая-то нелюдь. Виртуальный нимб дал ей характеристику: “Посланец богов. Интерфейс дружественный. Отказаться невозможно”.
Сказочная пещера, населенная каменистыми троллями, завершилась дверью. И Грамматиков вынужден был войти.
Вроде обычная питерская квартира с довольно старомодной обстановкой…
На большом обеденном столе лежал… Сержант. Настоящий. Мокрый. В шевелюре запеклась кровь вперемешку с грязью. Левый глаз полуприкрыт гематомой. На глаз еще течет из разбитой брови. Ноги Сержанта трясутся мелкой дрожью, выбивая страшноватую чечетку. Игровой экзоскелет рассечен и напоминает панцирь раздавленного жука.
Сержант лежал прямо на тарелках, в соусе, в пюре, в соленостях, в луже пролитого вина. Но в первую очередь он лежал в огромном торте.
Помимо него здесь было еще несколько людей. Очень пожилая дама в одеяниях Старой Ведьмы, в широкополой шляпе. Модераторша Талия, сейчас в облике Молодой Ведьмы, с сияющими проекторами в глазах. Человек с абсолютно незапоминающимся лицом, типичный Инквизитор. Он как будто все время находился в тени.
Все присутствующие явно были участниками праздника сказки. Но Грамматиков сразу почувствовал, что это праздник явно не для всех. Чтобы прервать молчание, застывшее над сюрреалистической сценой, он сказал:
— Почему бы не вызвать ему “скорую помощь”?
— Никто из присутствующих не нарушает его право на жизнь. Ни одно из подсоединенных к нему устройств не мешает его основным жизненным функциям, — сказала Старая Ведьма. — Однако у него нет оплаченного права на немедленную медицинскую помощь и восстановление жизнедеятельности в полном объеме.
— Зато у нас есть оплаченное право на то, чтобы жизнь не была скучной, — хихикнула Талия.
Несмотря на шутовской вид, настрой собравшихся был ясен, они были жестки и непреклонны. Им, наверное, было весело, от возможности показать силу и власть. Если это и была сказка, то отнюдь не для детей.
— Послушайте, я ненавижу фантасмагории в любом виде, — преодолевая дрожь в голосе, заявил Грамматиков.
— Никакой фантасмагории и капустника, просто у нас такое делопроизводство. Хотите называйте это игрой, хотите — допросом, — словно спохватившись, стал объяснять Инквизитор. — Открытый город не состоит из статичных сцен, тут — суд, там — тюрьма, здесь — эшафот, за углом еще какой-нибудь орган. Попробуйте это понять. Год назад мы сокрушили государство вовсе не для того, чтобы поставить ему на место точно такое же, с унылым набором неизменных институтов. Наше общество — это живой мыслящий динамичный организм. Продюсер шоу — по совместительству следователь гражданского Комитета Гармонизации. Режиссер — прокурор. Телестудия одновременно является судебным присутствием. Прямо сейчас идет сетевая трансляция, и те, кто имеет лицензию на эту информацию, получают ее. А те, кто купил лицензию на вынесение приговора, принимают решение.