Сейчас он находился за приличных размеров машиной, укрытой кожухом, — наверное, этот мотор вращает лопасти вентилятора.
Времени совсем мало. О сбое в работе вентилятора, наверное, уже извещена кибернетическая оболочка здания, и скоро здесь появится механик: то ли робот, то ли человек.
Цокнули чьи-то каблуки, за кожух заглянуло лицо, украшенное фуражкой.
Грамматиков почувствовал мгновенный, но шоковый испуг. Он уже не сможет стронуться с места, ни один приказ его мозга не дойдет до мышц. Он и так сегодня натворил больше дел, чем за десять предыдущих жизней…
Но прежде чем охранник отреагировал, Грамматиков ударил его жесткой как ведро курткой, а потом еще добавил автоматом, по-простецки, словно дубиной… Охранник, кажется, успел шепнуть “пся крев”, но все же улегся без сознания и дал затащить свое тело в укромный уголок, за кожух…
За ближайшим реактивным флайером в ряд стояло несколько роторников. У второй машины поднят кокпит, но она как будто готова к вылету.
Грамматиков пробрался за шасси первой машины, потом рванулся к роторнику, взлетел по трапику и оказался в кабине.
— А, пан Пшиздьжецкий, — не оборачиваясь, сказал пилот. — Обычно вы приходите через пять минут после отлета.
Грамматиков приложил ствол автомата к затылку летчика.
— Это не игрушка, а я далеко не пан оккупант со столь благозвучной фамилией. Один почти бесшумный выстрел — и твои мозги улетели за борт. Так что взлетаем.
— Ты чё, парень? — Пилот резко перешел на простой незатейливый язык. — Прокатиться решил на халяву? У меня нет разрешения на взлет, заправка не окончена, техосмотр не завершен, вон глянь, робомех по корпусу ползает.
— Не тарахти. — Грамматиков пихнул летчика в бритый затылок. — На экране борт-компьютера висит надпись о готовности к взлету. Стартуй, или я не дам за сохранность твоих мозгов и ломаной копейки.
“Заяц” сел в кресло второго пилота, взял шлем, закрепленный в изголовье, надел — размер подошел, — тут же на него опустились мягкие колодки держателей. Передний дисплей, напыленный на забрало шлема, показывал терминал из точки наблюдения где-то в углу помещения.
Ворота терминала уже закрывались, обрезая с двух сторон плотные из-за пыли лучи солнца! А между двумя рядами машин словно проходило какое-то искажение воздуха… Демоны!
— Эй, чего ты ждешь, летун?
— Диагностика не закончена…
Грамматиков рванул ручку, которая находилась неподалеку от правого бока пилота. И тут же взревел двигатель.
— Ты что творишь, чмур?! — взревел летчик.
— Я лечу.
— Таким, как ты, только с койки на горшок летать можно…
По инерционным нагрузкам Грамматиков понял, что роторник оторвался от пола, и подшлемный дисплей показал, как машина отчаянно рванулась вперед в смыкающуюся щель выхода.
Пилот показал себя мастером, ведь между бортом роторника и наезжающей дверью терминала оставалось едва ли несколько дециметров.
Расставаясь с терминалом, машина мелко вздрогнула. На переднем дисплее была видна серия бодрых искорок, пробежавшихся по обшивке роторника, — значит задело очередью.
А потом этот дисплей погас, потеряв связь с системой наблюдения терминала. Но зато верхний дисплей, встроенный в налобник шлема, сейчас показывал местность в вертикальной проекции, изображение явно передавалось с орбитальной следящей системы. На нижнем подшлемном экране возникла интегральная радиолокационная картина в ортогональной проекции вместе с подстилающей поверхностью. Данные от нее явно поступали от радаров системы воздушного базирования.
— Ау, психопат, куда теперь? — остыв после “стартовой лихорадки”, обратился летчик. — Если хочешь, прокачу тебя по высшей программе, будешь в тюрьме сидеть — вспоминать.
Не дожидаясь ответа, летчик выключил двигатель, и роторник словно провалился в преисподнюю. Затем резко, как космическая ракета, набрал высоту. Еще несколько раз изменил курс чуть ли не на девяносто градусов. Дурнота плескалась по всему телу Грамматикова, перегрузка сжимала мозг, выдавливала глаза и язык, растягивала и срывала с места внутренности. Из-за того, что передний дисплей превратился в черное пятно, все это сильно напоминало предсмертные кошмары.
Несколько раз ему хотелось крикнуть: “Хватит!” Нет, крикнуть бы не получилось. Получилось бы только завыть от непрекращающейся муки. Но внутри его обозначился холодный наблюдатель, капитан тела, мимо которого проходили провода боли… Броски машины неожиданно прекратились.
— Эй, заяц, ты там не заснул случаем? — осведомился летчик.
— Спасибо, что покатали, — ответил Грамматиков, поборов тошноту. — Мне нравятся воздушные горки. А теперь без шалостей, иначе я совершенно закономерно пристрелю тебя. Потом переключу автопилот в режим “С” и дальше полечу сам, легко и непринужденно.
— А ты забавный, зайчик мой. Жалко, что тебя расстреляют за угон воздушного судна.
— Подключи канал телеприсутствия.
Передний дисплей стал показывать окружающее пространство, как если бы борта роторника были абсолютно прозрачными. Грамматиков видел и небоскребы Сити, и хрустальную дамбу, и скайвеи, несущиеся через синий воздух вместе со светляками машин.
— Сейчас на северо-восток, — распорядился Грамматиков. Он подумал, что там, должно быть, сохранились леса.
— Там теперь тоже Финляндия. Билет тебе не нужен поскольку ты заяц, но европейскую визу надо иметь. Очередь за визой отстоял?
— А это что на экране локатора?
— А это уже флайеры финских пограничников. Я ж тебе говорил, что у нас нет разрешения на взлет. Они просят срочно вернуться на посадочную площадку.
— Какое оружие на борту?
— Только сопли. Но их у нас много.
— Не ври. У тебя на борту значок секьюрити. Ты же занимаешься патрулированием воздушного пространства Сити, чтобы какие-нибудь недобитые “запушкинцы” не запустили сюда самодельную робоптицу или микроцеппелины.
— А ты, часом, не из них, не из этих долбанутых ополченцев? — ехидно спросил пилот.
— Потом узнаешь. А сейчас попробуй уйти от фиников. Или ты из тех скороспелых поствоенных летунов, которым иголкой вводят в мозг обучающий наноинтерфейс?
— Обижаешь, я в сибирскую войну воевал. Три звездочки на фюзеляже. Я единственный, кому удалось завалить американский стратосферный бомбер до рубежа пуска ракет в Атлантике. Только на кой ляд мне нужны неприятности? Меня и так новые власти полгода таскали по тюрьмам, все хотели какое-то военное преступление приклеить.
— А получить пулю в башку — это ты не считаешь неприятностью?
— А ты ж не выстрелишь. Побоишься, что я тебе сниться буду, а изо рта у меня будут вылезать червяки и махать тебе хвостиком.
Летчик посмотрел оловянным издевательским взглядом. А если и в самом деле станет сниться? Червяки, чего доброго, будут еще из ушей выглядывать.
Грамматиков коснулся руки пилота, показывая, что хватит уже бортовым самописцам записывать их голоса.
Его слова пошли через скин-коннектор на интраокулярный дисплей летчика.
“Мне терять нечего, летун, я тоже с той войны. Ты же всегда сможешь сказать, что я угрожал тебе оружием”.
“Да кого это нынче волнует — угрожал, не угрожал. Истинный евроцентричный ингерманландец не подпустит к себе недобитого националиста ближе чем на расстояние выстрела… Ну-ка, а номер у тебя какой?”
“Какой еще номер?”
“Номер твоей части в войну”.
Грамматиков с большим скрипом вспомнил несколько цифр.
“А ты знаешь, солдат, как меня достал этот пан Пшиздьжецкий? Я целых три месяца учил, как произносится его фамилия. Представляешь, что она означает в переводе…”
Машина упала вниз, понеслась в коридоре, образованном городскими “зарослями”. Но не смогла уйти от боевых флайеров, получающих информацию со всех бесчисленных сенсоров, вмонтированных в стены небоскребов.
Флайеры взмыли, заходя на позицию, удобную для атаки.