— Ладно, сейчас главное — материал в завтрашний номер. Я текст вам через час-полтора сброшу, глянете…
— А зачем? Вы ведь там ничего присочинять не будете?
— Да куда ж там присочинять! Тут и без присочинений… Тогда я помчался. Но это не последняя наша встреча, Александр Николаевич! Не возражаете?
— А с чего бы мне возражать?»
Корреспондент «Популярной газеты» ошибся. Его встреча в канун Дня космонавтики с бывшим космоинженером-технологом Александром Николаевичем Ермоленко оказалась именно последней. Покинув дом Ермоленко, он поспешил в редакцию, обрабатывать материал, и, перебегая через дорогу к остановке с уже готовой вот-вот отъехать «маршруткой», попал под колеса несущейся на всех парах «пантеры-супер».
Ермоленко узнал об этом трагическом происшествии не сразу. Не найдя в «Популярной газете» обещанного интервью, он пожал плечами и подумал о том, что журналисты не только акробаты пера, но и весьма необязательные люди.
Однако мутным облачком вплыло в его душу какое-то неприятное беспокойство, и не только не собиралось развеиваться, но, напротив, грозило сгуститься в грозовую тучу — и сгущалось с каждым новым днем. Охваченный этим беспокойством, он позвонил в редакцию «Популярной газеты» и узнал о случившемся.
Отложив мобильник, экс-космоинженер-технолог на ватных ногах походил по комнате и опустился в кресло у окна — словно отработавший свое бустер космического челнока, запущенного на Луну…
Конечно, такой оборот мог быть простым совпадением, мало ли на свете совпадений… Вынимаешь наугад карту из колоды — пиковая дама. Тасуешь колоду, вынимаешь еще раз — опять она… А если это не простые игральные карты, а те, таинственные, что зовутся Таро, и не банальная пиковая дама лезет в руку, а карта с названием «Смерть»?..
Одна карта — в подмосковном Быково. Вторая — здесь, в сотне метров от этой комнаты, на дороге…
«Что же это получается? — растерянно думал Ермоленко. — Кто поверил — тот погиб? И кто поверит — погибнет? Почему? Зачем?.. Кому-то не хочется, чтобы о том случае стало известно… Кому?..»
Он поднял голову и наткнулся на взгляд прищуренных глаз. Барсик в позе Сфинкса лежал на широком письменном столе, на стопке газет.
«Демоны принимают облик черных котов, — вспомнилось ему. — Кто ты, котяра? Что вы задумали?.. Это только начало?.. А дальше?..»
Он встал, медленно подошел к столу под немигающим взглядом желтых глаз. Взял кота на руки. Тот молчал и только неторопливо выпускал и прятал коготки… нет, не коготки — когти. Острые когтищи. И каждое из трех белых пятнышек-проплешин на его голове казались выжженной цифрой. Цифрой шесть.
Три шестерки.
У Ермоленко ни с того ни с сего заныло сердце, а кот вдруг коротко и хрипло мяукнул, выпрыгнул из его рук и бросился вон из комнаты…
Михаил Борисов
ИНТУИЦИЯ
— …И ладно бы на этом всё закончилось, так нет же! Шеф, я ничего не имею против дисциплины, я и сам вижу, что на берегу ребята малость распустились. Можно было прижать хвосты одному-другому — и всё бы наладилось само собой. Но он добрался до Шука, и теперь даже я не знаю, что творится за тридцать третьим шпангоутом. Там остался один зелёный молодняк, который перловку от гречки не отличает.
Капитан выслушал всё это и вопросительно посмотрел на механика. Механик только пожал плечами, невозмутимо прихлёбывая кофе из флотской кружки. Погоны у него на рубашке всегда сминались посредине и складывались домиком, когда он пожимал плечами. Капитан побарабанил пальцами по столу:
— Тамме, я хочу слышать твоё мнение.
Механик опять пожал плечами, зачем-то почесал за ухом и неспешно, растягивая слова, произнёс:
— Ну, если не считать проблем у Джока… По приборам всё в норме, общий ресурс девяносто шесть процентов. Вспомогательные обменники заменили, магистрали чистые, от нечего делать оружейники так откалибровали системы, что можно теннисные мячики на Плутоне сбивать. Вроде бы можно давать нагрузку… Но как-то непривычно, шеф. Конечно, через недельку-другую у Джока всё наладится… но, если помнишь, так мы не стартовали оч-чень давно. — Погоны снова встали домиком, когда он повторил: — Как-то непривычно.