– До завтра, – сказала Зоя Платоновна.
Утром она проспала. За две недели в деревне она тоже привыкла доверяться зычному голосу Громобоя. Когда вскочила, было без двадцати семь. Баба Ксеня спала, во сне надеясь, что Громобой вернется.
Зоя Платоновна наскоро ополоснулась и поспешила к реке.
Над водой плыл густой туман. На том берегу замычала корова – гнали стадо.
Зоя Платоновна подошла к луже, в которую, по словам Николая, уронили мешок с мелом. Она вынула завернутые в платок раздавленные соломинки и, подцепив пальцем краски с земли, мазнула по соломинке. Краска была той же самой. Не надо химического анализа.
Зоя Платоновна так увлеклась исследованием, что не расслышала, как поскрипывают уключины. Лодка тихо ткнулась в берег, Николай выскочил из нее и потащил за нос, повыше. Он сразу увидел москвичку и, видно, догадался, в чем дело.
– Доброе утро, – сказал он робко. – Что, в сарае следы остались?
– Доброе утро, – ответила Зоя Платоновна. – Следы остались. Что же ты?
– Сами понимаете, – покорно сказал Симоненко. – Поехали, что ли?
– Поехали, – сказала Зоя Платоновна и пошла к лодке. У нее мелькнула глупая мысль, что Симоненко может ее столкнуть в воду посреди реки, но она сразу отогнала ее – такие преступления совершаются только в романах.
Всю дорогу они молчали.
Так же безмолвно они поднялись к дому Симоненко. Зоя Платоновна пожалела, что не взяла с собой камеры – туман красиво лежал в низине, и ели поднимались из него, как из глубокого снега.
– Принимайте гостя, – сказал мрачно Симоненко, открывая дверь в дом.
Пожилая полная заплаканная женщина сидела за длинным столом, на котором стояла неубранная после завтрака посуда. Женщина высморкалась, поднялась и протянула Зое Платоновне руку.
– Она все знает, – сказал Симоненко Николай. – Она вычислила. Ты, мам, не расстраивайся.
– Куда уж не расстраиваться, – сказала мать. – Садитесь.
– Я хотела понять, – сказала Зоя Платоновна, – зачем старой женщине нанесли такую обиду? Для меня в этом загадка.
– Я понимаю, – сказала мать Николая. – Как же не понять. Теперь все на нас будут пальцами указывать.
Николай молчал.
– Отца позови, – сказала мать.
– Не надо меня звать, – отозвался высокий быстрый голос. В комнату почти вбежал средних лет встрепанный мужчина в майке и мятых брюках. Он остановился в дверях, поигрывая нервно пальцами по ремню. – И не в обиде дело! Что вас привело?
– Отец! – печально воскликнула его жена. – Человек из Москвы ехал, старался, а ты...
– Из Москвы не ездят в поисках петухов! – крикнул отец Николая. – Я на своем веку немало поездил по свету, добирался и до Игарки, вот именно! Но не понимаю! И вообще говорите быстрее, у меня времени нет! Что вас привело?
Николай Симоненко отвернулся к окну. Его мать опустилась на стул и снова заплакала.
Зоя Платоновна никак не ожидала такой оппозиции, думала, приедет и все на этом кончится.
– Я приехала за петухом бабы Ксени, – сказала она по мере сил спокойно. – Который находится в вашем доме.
– Почему? – Отец Николая и сам был похож на петуха, только сильно ободранного после драки. Может, его в Игарке так ободрали?
– Вчера утром, – сказала Зоя Платоновна в лучших традициях классического детектива, – я узнала, что петух бабы Ксени Громобой пропал. Кто-то украл его и вместо него подсунул похожего петуха, предварительно его подкрасив.
– Ай-ай-ай! – сказал саркастически отец Николая.
– Вот именно нелогичность этого происшествия, а также и то, что баба Ксеня очень переживала, заставила меня задуматься – как найти похитителя?
Господи, как я говорю! – подумала Зоя Платоновна. Как канцелярская крыса. Что со мной?
– Продолжайте, – сказал с ухмылкой отец Николая.
– Дальше все было довольно просто, – сказала Зоя Платоновна. – Во-первых, от вашего сына я узнала, что акварельных красок ни у кого, кроме него, нет.
– Краски «Нева», – сказал Николай. – Я сам в городе покупал.
– И что?
– Кроме того, – Зоя Платоновна старалась игнорировать сарказм в голосе ободранного петуха, – в сарае я нашла следы белой краски, точно такой же, как на перевозе. Значит, человек, который украл Громобоя, живет в Заречье, он перебирался на наш берег в лодке и, кроме того, он имеет доступ к краскам Николая.
– А еще что? – спросил Симоненко-старший.
– Наконец, автобусный билет, – сказала Зоя Платоновна. – Он был потерян в сарае, когда ловили петуха.
– И что с билетом?
– А то, что номер его почти идентичен номеру других билетов позавчерашнего рейса. А в район ездили Борис с Симочкой, хромой дед, Шура и Симоненко.
– Мой сын? – спросил Симоненко-старший.
Николай вздохнул, но от окна не обернулся.
– Ваш сын в это время был на переправе. Я сама его видела. Ездили в район вы. И краски у сына взяли вы. И лодку могли взять ночью только вы – ключ от цепи у вас дома хранится. Больше того, – Зоя Платоновна решительным жестом остановила готового к возражениям Симоненко-старшего, – я точно знаю время, когда вы вышли из сарая. Это было в двадцать три часа десять минут. И знаете почему? Дверь в сарае, если ее медленно закрывать, отчаянно скрипит. Так я вспомнила, что услышала этот шум в тот момент, когда выключила телевизор. И посмотрела на часы.
– Вы в этом уверены? – спросил. Симоненко-отец.
– Абсолютно. И меня сейчас интересует не столько судьба петуха, как то, почему вы это сделали...
– Скажи ей, Геннадий! – взмолилась мать Николая.
– Ад-ну минуту! Давайте за мной! Быстро!
Геннадий Симоненко побежал из комнаты на улицу, и Зоя Платоновна бросилась за ним. Она почему-то решила, что он ведет ее к петуху.
Ничего подобного.
Симоненко пробежал мимо дома, дальше, миновал еще один дом, обернулся, поджидая, когда Зоя Платоновна догонит его, взбежал на крыльцо следующего дома и со всего размаха треснул в дверь кулаком.
Дверь сразу отворилась, словно их ждали. Оттуда выглянул незнакомый Зое Платоновне заспанный мужчина с добрым бабьим лицом. Из-под его ног тут же выскочили два мальчика с такими же добрыми бабьими лицами.
– Здравствуйте, – сказал мужчина. – Чего пожаловали?
– Это бригадир наш! – закричал Симоненко. – Он врать не будет! Бригадир, скажи, когда я к тебе позавчера вечером пришел?
– В половине одиннадцатого, – сказал без паузы бригадир.
– А почему пришел?
– Потому что у тебя было сумрачное настроение духа, – сказал бригадир и при том улыбнулся.
– А ты не улыбайся, – взъярился Симоненко, – дело жизни и смерти. А когда я ушел от тебя?
– Просидел ты у меня час с небольшим, – сказал бригадир.
– Правильно! – сказал один из мальчиков с бабьим лицом. – Я не спал, я слушал.
– И я слушал, – сказал второй мальчик.
– В двадцать три десять? Да? – В голосе Симоненко клокотало торжество. – Здесь я был в двадцать три десять!
– Был, – сказал бригадир. – Я все время на часы смотрел. Вставать рано, а он сидит.
– Вот видишь! И на часы даже смотрел. Ну все! Привет! Прощайте!
С этими словами Симоненко повернулся и убежал обратно к своему дому. Бригадир сказал:
– Извините, мне собираться надо.
И тоже исчез.
А Зоя Платоновна оказалась на улице – одна, наедине с сокрушенной теорией. В алиби Симоненко-старшего сомневаться не приходилось. Ясно было, что бригадир говорит правду.
Но и в себе Зоя Платоновна была уверена. Она услышала, как преступник выходил из сарая именно в двадцать три часа десять минут. Этот звук скопировать или спутать нельзя. Но билет на автобус? Но краска? Что же теперь, подозревать тетю Шуру?
Зоя Платоновна медленно спускалась к реке, там она решила подождать Николая. И вдруг остановилась. Она не задала еще одного вопроса. И важного вопроса: есть ли петух у Симоненко?
Она не решилась возвращаться во враждебный дом. Стояла и ждала Николая.
И тот появился через минуту.
– Зоя Платонна! – крикнул он. – Вы куда?
– Обратно, – сказала она.
– Но ведь это он!