Утром старуха разбудила Зою Платоновну на рассвете, уже гремела на кухне посудой, готовила поесть.
– Вставай, Зоя, – крикнула она из кухни, – проспишь! Тебе на улицу иттить!
– Зачем? – спросила Зоя, не раскрывая глаз.
– Как так зачем? Кошек-то из аппарата для журналу щелкать – я, что ли, за тебя за ими ползать буду по грязи?
– Не пойду, – сказала Зоя. – Черт с ними, с кошками, дождик на улице.
– Ну, как знаешь... Тогда звони, как собиралась.
– Рано еще, все спят, семь часов.
– Спят, спят... когда же они дело делают?
Бабка все знала, все понимала, но была актрисой, хитрила, переигрывала свою роль деревенской старушонки, ей эта роль нравилась.
До половины девятого Зоя Платоновна сопротивлялась бабушкиному напору, потом все-таки взяла телефон и позвонила на свою старую квартиру. Они с мужем переехали сюда шесть лет назад, тогда еще думали, что будут вечно и дружно существовать вместе. Ничего из этого не вышло. Впрочем, сейчас нас интересует не это, сейчас мы должны выяснить, где живет сестра Верочка, которой теперь семьдесят лет.
– Слушаю, – сказал сонный голос.
– Простите, я вас не разбудила? – спросила Зоя Платоновна.
– Все равно теперь не лягу, – сообщил сонный голос.
– Вы меня, конечно, не помните, – сказала Зоя Платоновна, – но лет шесть назад мы с вами поменялись квартирами. Вы жили на Песочной?
– Калерия! – закричал сонный голос в сторону от трубки. – Тебя обменщики требуют.
В трубке щелкнуло. Стало тихо.
– Не хотят признаваться? – спросила бабушка Люба.
– В чем?
– Куда Верку задевали.
– Сейчас узнаем.
В трубке возник другой, женский, знакомый голос – оказывается, за шесть лет память о нем не совсем выветрилась.
– Меня зовут Зоя Платоновна... – начала Зоя, но тут же голос в трубке ее перебил.
– Как же, как же... неужели не помним? Мы вас помним. К вам еще в прошлом году письмо приходило, мы его переслать хотели, но закрутились. Борис, где письмо?.. Ну вот, не знает. Да, я вас все спросить хотела, ванна у вас всегда засоряется, или вы чего-нибудь туда положили? Знаете, мы совершенно измучились...
– Простите, – сказала Зоя Платоновна. – Вы не знали такую Веру Семеновну Спесивцеву...
– Это она по мужу Спесивцева, – подсказала бабушка Люба. – А мы-то Тяжные.
– Боря! – раздалось в трубке. – Ты знал Спесивцеву? Она жена режиссера, да?
– Нет, наверное, она жила в нашей квартире после войны.
– Боря, откуда ты помнишь, кто жил у нас после войны? Вообще-то он не может знать, потому что сначала я сюда прописалась, а потом он. Он три года никак не решался оставить свою Милочку... Ну ладно, два, это уже теперь не важно. Я ту комнату в семьдесят третьем получила и буквально три года жила одна, не зная, что со мной случится завтра, вы представляете...
– Значит, Веру Семеновну вы не помните?
Потом Зоя Платоновна дозвонилась и до второй половины сменщиков, до тех, кто занимал до обмена большую комнату. Они тоже не смогли припомнить ни Веру, ни ее мужа.
– Значит, неживая, – уверенно, даже с каким-то облегчением сказала бабушка Люба. – Иначе бы весточку подала. Ну как можно родной сестре весточку не подать?.. Я уж и на телевидение, в передачу «Ищу тебя» записалась. Да там, поди, у них очередища – жуть!
– Хорошо, – сказала Зоя Платоновна, которая не любила оставлять дела недоделанными. – Пошли в домоуправление.
В домоуправлении, хоть там Зою Платоновну знали, добыть какие-нибудь сведения оказалось нелегко. Старые домовые книги уже ушли в архив, а в тех, что велись с шестидесятых годов, никаких следов Спесивцевых не было.
Бабушка Люба робела в домоуправлении перед накрашенными девочками, дергала Зою за рукав и говорила: «Ну пошли, что ли? Бог дал, Бог взял, понятное дело».
– Давайте думать, – сказала Зоя Платоновна учительским голосом юной паспортистке Шурочке. – Бесследно человек исчезнуть не мог. Прежде чем поднимать дела в архиве, поглядим, нет ли другого пути, более простого.
– Угу, – сказала Шурочка, разворачивая бутерброд. – Я тут сама новенькая... А вдруг их... того? – замерла она вдруг, не донеся бутерброда до рта. – Тогда ведь еще Сталин жил. Я думаю, пропасть тогда было легко. Раз, два – и вы пропали.
– А ты не думай, если дура, – не выдержала бабушка Люба. – Я и без тебя уж думала про это. Но тогда бы и меня за компанию сгребли. Хотя бы на допрос какой свозили. А так – и я, и прочая родня спокойно проживали – без твоих гулагов...
– К тете Соне сходите, – сказала другая паспортистка. – Если она не знает, никто не знает. Сколько лет прошло, можно сказать, два поколения.
Тетя Соня, которая проработала в домоуправлении всю жизнь, нашлась на лавочке у третьего подъезда. Делать тете Соне было нечего, а память у нее была уникальная, если бы не жизненные обстоятельства, быть бы ей математическим академиком.
Зоя Платоновна подсела к ней, знаком велела сделать то же бабе Любе и тут же напустила приезжую бабушку на местную. Сама только слушала. Со стороны, наверное, выглядело это идиллически: две бабушки и женщина средних лет сидят на лавочке, поглядывают на детишек, которые резвятся неподалеку. В самом же деле шло расследование давнишней тайны – исчезновения семьи Спесивцевых, в первую очередь гражданки Спесивцевой (предположительно, в пятидесятые годы).
И, разумеется, тетя Соня все вспомнила.
– Знаю, – сказала она. – Уехали.
– Вы уверены в этом? – спросила Зоя Платоновна.
– Как в твоем, Зоя, существовании, – сказала тетя Соня. – Мне надо только глаза закрыть, как книжку перелистать, и я вижу картинку.
– Ну и как? – спросила баба Люба. – Как тебе моя сестра?
– Сейчас-то она, наверное, женщина пожилая, – сказала Соня. – Преклонных лет. А тогда была видная баба.
– Настоящая красавица, – сказала бабушка Люба. – Я на нее совсем не похожа.
– Нет, ты непохожая, – согласилась тетя Соня. – Ты мелкая будешь и смуглая кожей. Нет, совсем непохожая. Та лучше была.
– Значит, уехали? – спросила Зоя Платоновна. – Но куда, когда?..
– Знаю! Как же не знать. Он ко мне с паспортами пришел. Я как раз закрываться хотела, домой спешила, осенью это было, дай бог памяти, думаю, что в сорок восьмом. Как раз реформа где-то рядом была. Вот, говорит, уезжаем на юг, в теплые края, надо, говорит, для моей Верочки теплый воздух, а то у нее легкие слабые. Как сейчас помню – странно это было.
– Что странно? – спросила Зоя Платоновна.
– Я бы и не запомнила. Даже с моей памятью. Мало ли кто уезжает и приезжает – у нас десять домов, а сейчас и еще больше. И прожили они не то чтобы долго. Года два-три, не больше. Я ее замечала за красоту, а его и не замечала, а когда с паспортами пришел выписываться, я вгляделась, потому что странно мне стало, чего такой колобок такую кралю охмурил.
– Вот я ей и говорила, – вставила бабушка Люба, – чего ты в нем нашла? А она мне: убежала бы, да не пускает. Он меня живой не выпустит.
– А впечатления не производил, – ответила тетя Соня. – Впечатление производил мирное, бухгалтерское, у нас такой бухгалтер раньше был, Иван Иванович, не помнишь, Зоя? Да нет, куда тебе – ты у нас только шестой год живешь. Но я тогда к нему пригляделась – думаю, вот бывает любовь, воистину, что козла полюбишь. И вроде он не так чтобы богатый или жулик. Не производил впечатления.