Второй из этих проблем был Люк – парень, сменивший Марти, когда тот перебрался наконец в свой отдел, оставив на компьютере пять гигабайтов порнографического видео и двадцать четыре вируса. Люк не понравился Эми с первого взгляда. Он был фотограф, работавший с моделями – причём как местными, штатными, по меркам которых шилась одежда, так и с залётными пташками из именитых агентств, которых регулярно нанимала компания для презентации готовых моделей. Люк воплощал собой все качества, казавшиеся Эми типичными чертами нью-йоркского фотографа: он был вёрткий, шустрый, хамовитый и совершенно беспринципный, в чём она убедилась в первый же день, когда он подошёл и уселся на её стол, придавив подтянутой задницей эскизы, над которыми она как раз работала.
– Привет, я Люк, а ты Эми? Новенькая? Оно и заметно. Тебе что, никто ещё не сказал про дресс-код? Юбка длиннее чем на две ладони от бедра – моветон. А хотя с твоими ногами, детка, такую стыдливость вполне можно понять. Но не всё потеряно, пока существуют брюки-клеш, что скажешь?
Говоря всё это, он грыз яблоко, роняя семечки на стол, болтал ногой в дорогой блестящей туфле от «Гуччи» и заговорщицки подмигивал Рейчел и Шейле, хихикавшим за перегородками рядом. Эми настолько остолбенела от подобного хамства, что даже не нашлась с ответом и лишь инстинктивно поджала под сиденье кресла только что осмеянные ноги (которые, кстати, всегда считала одним из главных своих достоинств). Она запоздало поняла, что тем самым признала своё поражение в этой первой схватке, когда Люк победно хохотнул и схватил с её стола пачку мятной жвачки.
– Ничего, малышка, ничего! Главное в нашем деле – здоровая самокритичность. Уверен, какой-то десяток лет – и ты втянешься.
– Отстань ты уже от девушки, Грендл, – лениво подала голос Крисси, и судя по её тону, она, хотя и забавлялась происходящим не меньше Рейчел с Шейлой, всё же питала к Эми определённое снисхождение. – Она тут недели не проработала. Насмотрится на уродов вроде тебя и совсем сбежит, и тогда…
– И тогда я убью тебя своими руками, – мрачно подала голос из своего угла Хизер. – Я не собираюсь больше быть девочкой на побегушках у этой сучки Дженкли.
– Да ладно, ладно, – примирительно замахал руками Люк. – Ладно вам, девчонки. Эми ведь всё понимает, правда, Эм? Девушки с такими ногами всегда оказываются поумней красоток вроде тебя, Крис. Ничего, во мне дремлет Пигмалион, мы сработаемся. А там, глядишь, и подружимся, а?
И он подмигнул ей с таким видом, словно они были неразлейвода с первого класса школы.
Но они не подружились. Эми всегда ненавидела типов вроде него – наглых, грубых, беззаветно уверенных в своей неотразимости и безнаказанности. Он был довольно хорош собой, если, конечно, вы любите прилизанных красавчиков с лисьими глазками, чья напомаженная шевелюра блестит так же ярко, как и носки их туфель. Чем-то он неуловимо напоминал Робби, хотя Робби был гораздо сдержаннее, мужественнее и холоднее – впрочем, бить умел так же больно, только предпочитал кулаки, а Люку нравилось бить словами. Он был плохим парнем, определённо, и когда Эми поняла это, её словно окатило ведром ледяной воды. Если бы Люку внезапно стрельнула блажь завоевать её, влюбить в себя и затащить в постель – в любом порядке, – он почти наверняка преуспел бы, несмотря на почти физическое отвращение, которое Эми стала питать к нему с первой минуты. Но её чувства ничего не значили: он был плохим парнем, а её тянуло к плохим парням, будто магнитом. И да, это была очень большая проблема.
Его стол стоял в дальнем конце комнаты, возле окна, и каждое утро, приходя на работу, он проходил мимо стола Эми. Избежать этого было никак нельзя, потому что он всегда опаздывал и мог появиться в любой момент, а Эми, единственная в отделе, всегда приходила вовремя – она слишком ценила эту работу, чтобы позволять себе излишнюю неаккуратность. И каждый раз, проходя мимо её стола, Люк не упускал возможности сообщить ей, что эта помада идёт ей немного больше, чем та ужасная, что была вчера, а эти духи ещё хуже, чем на прошлой неделе, и разве обязательно было выливать на себя весь флакон? И что её эскизы («О, детка, да ты ещё и рисуешь тут что-то? А я думал, только кофе таскаешь для сучки Дженкли»), так вот, её эскизы – это самое жалкое, что он видел с тех пор, как Роду Молпет выгнали взашей, и правильно, кстати, сделали. Эми не знала, кем была Рода Молпет и почему её прогнали, но это не имело значения – ни для неё, ни для Люка, который, кажется, просто искал повод подколоть её, так беззастенчиво, так прямолинейно и так жестоко, что, будь Эми мужчиной, уже раз пятнадцать заехала бы ему по смазливой роже. Но она не была мужчиной; она не была даже женщиной, смелой настолько, чтобы подкараулить его по дороге в сортир и воткнуть шпильку каблука ему в ступню. Эми была женщиной, которые выбирают плохих парней, терпят плохих парней, смиряются с тем, что, куда бы они ни пошли, рядом непременно окажется плохой парень. Она не могла утешиться даже тем, что Люк был ничтожеством, отрабатывавшим на ней собственные комплексы, потому что кем-кем, а ничтожеством Люк Грендл не был. Эми видела его фотографии, как сделанные для «Лекстер-Мод», так и другие, напечатанные в известных журналах. Они были прекрасны. Над рабочим местом у него висел в рамке диплом национального конкурса документального фото, и снимок, с которым он этот конкурс выиграл. На снимке была старая женщина, кормившая в парке голубей. И в каждой её морщинке, в каждой тени, бросаемой складками вуали на высохшее лицо, Эми видела то, что никогда не смогла бы описать словами, но что тем не менее пугало её до дрожи в костях. Она была рада, что стол Люка стоит далеко, и с того места, где сидела Эми, нельзя было бросить на эту картину случайный взгляд.