Затем поужинали перловкой со свининой, закусывая хлебом, собственноручно испеченным Фомой, и приступили к подготовке несения службы на ночь.
К вечеру погода сильно испортилась. Со стороны Турции нагнало грозовые тучи, ветер резко усилился, да еще полил дождь как из ведра.
Ненастье набирало силу с каждой минутой. Примерно через час пошел крупный град размером с голубиное яйцо. Железная крыша задрожала так, как будто по ней беспрерывно строчили из крупнокалиберного пулемета.
Я доложился на заставу о непогоде.
— Сидите на вышке, не высовывайтесь. Ведите наблюдение при помощи НСПУ. Всё… отбой связи!
Нам же лучше. Не надо мокнуть.
Дело в том, что наряд Часовой Границы — наряд ночной. Мы всю ночь должны были перемещаться по плато с лежки на лежку и вести наблюдение, а в такую погоду, да еще с градом, это просто небезопасно. За заботу о погранцах все на заставе очень уважали Стёпу. У него хватало всяких заскоков, но дурагоном он точно не был.
Серёга достал из ящика НСПУ, проверил батарею и показал мне большой палец.
— Полный заряд.
— Так, бойцы! Сейчас у нас девятнадцать ноль-ноль. Я прикорну на пару часов, а в двадцать один меня растолкаете. Потом я дежурю с Марченко, затем с Сергеем. Вопросы? Нет? Тогда не шумите, дайте поспать.
Я улегся на пол, поджав ноги к животу и почти сразу начал проваливаться в сон…
Снова йети?
Я проснулся от того, что Марченко орал во всё горло, доказывая Серёге, что он только что видел в окно лицо снежного человека.
Серёга стоял, оперевшись на подоконник, и выглядел совершенно спокойным, а Марченко с выпученными глазами ему что-то доказывал.
— Да я тебе говорю, оно заглянуло к нам в окно!
— А я тебе говорю, что тебе померещилось.
— Да я даже слышал, как оно поднималось к нам по лестнице!
— А я не слышал.
Я посмотрел на часы — двадцать сорок две. Ну, почти доспал. Поднялся с пола, растирая лицо руками.
— Что за шум, а драки нет?
Марченко повернулся ко мне: глаза шальные навыкате, рот перекошен.
— Я стою, значит, смотрю в окно, а тут молния, и на меня смотрит и скалится вот такая вот волосатая харя! — Марченко показал руками круг над головой. — Смотрит и скалится, а Сергей мне не верит!
— Правильно делает, что не верит. Это ты устал сильно, вот тебе и мерещится. Воображение у вас разыгралось, товарищ боец. Дай-ка я угадаю! Ты наслушался на заставе баек про ночевку здесь. Верно?
— Да я видел его, как вас сейчас, — уже чуть неуверенно проговорил он.
— Ну, идем, глянем, что ты там видел.
Мы вышли под козырек. Град уже прекратился, а вот дождь лил как из ведра, не переставая.
— Чувствуете, товарищ старший сержант? — напряженно спросил Марченко.
— Что я должен чувствовать? — равнодушно ответил я.
— Псиной воняет.
— Нет.
— А мне кажется…
— Послушай, Марченко. Тут каждую ночь кому-то что-то кажется. Это нервы всё. Усталость твоя, нога больная, стресс от Канатки, одним словом, не запаривайся и посмотри на Серёгу. Он спокойный, как танк, он привык уже, а поначалу так же дергался, как и ты.
Мой уверенный тон сделал свое дело. Марченко немного угомонился, из его взгляда почти пропала напряженность и паника, он с силой потер лоб и совсем другими глазами посмотрел на меня.
— Да, наверное, померещилось. Но так четко всё было, как будто наяву…
— Бывает, тут и не такое мерещится.
Мы зашли внутрь, Серёга уже укладывался на полу, на том же самом месте, где совсем недавно лежал я.
— Меня пугали, конечно, старики. Говорили, пойдешь на Правый, прихвати с собой побольше бумаги и запасные трусы, — уже тихо произнес Марченко, вглядываясь в быстро сгущающиеся сумерки. — Я не верил, думал, страшилки очередные пограничные, а оно вон как!
— Ну и как? Прихватил?
— Да не, — заулыбался он, — я в шахте с отцом до армии почти восемь месяцев проработал. Думал, что после шахты мне ничего уже не страшно.
Я кивнул и посмотрел в окно. Из-за того что небо затянуло тучами, темнота наступила как-то незаметно. Дождь и не думал успокаиваться. Небо обложило основательно. Если до завтра потоп не прекратится, то спускаться по мокрым ступенькам без перил — то еще удовольствие.
Под мерное посапывание Серёги на полу я достал ночной прицел, включил питание и стал наблюдать за местностью. Мир окрасился в зеленый цвет. Дождь создавал помехи, но кое-что разглядеть всё-таки было можно.
Сверкнула яркая молния. Через несколько секунд прогремел оглушительный гром.
— Ну ее на хер эту службу, — сонно пробормотал Серёга, ворочаясь на полу. — Скорей бы дембель.
— Ты чего? Приснилось что?
— Приснилось, — Серёга поднялся на ноги, — больше спать не буду. Пусть вот молодой дрыхнет!
— Не, я тоже спать не хочу. Не засну. Можно я с вами?
— Можно Машку за ляжку, а у нас «разрешите»! Понятно? — Серёга был явно не в настроении и начал быстро закипать.
— Э, а ну тормози! — я положил руку Серёге на плечо.
Он как-то сразу сдулся, затравленно посмотрел на меня, затем кивнул каким-то своим мыслям и похлопал Марченко по плечу.
— Отвыкай от гражданки, Мара! Тебе еще почти полтора года трубить.
— Ну, раз никто спать больше не собирается, разобрались по секторам и наблюдаем, — разрядил я обстановку.
Ночной прицел пошел по рукам, задерживаясь у каждого минут на десять. Втроем стало намного веселее, и время потянулось быстрее.
Уже было далеко за полночь, когда произошло еще одно событие.
— Что это? А-а-а! Что это? — просипел сдавленным, полным ужаса голосом Марченко.
Ярко сверкнула молния, и мы на какое-то мгновение увидели искаженное лицо нашего бойца, который трясущимся пальцем показывал куда-то в темноту.
— Ну, что ты там опять увидел? — спокойным голосом спросил я. — Снова йети?
— Женщина там! Точно говорю… женщина!
— Где?
— На стыке нашего и соседского участка!
— Дай прицел! — я выхватил прицел из рук Марченко.
На стыке никого не было. Так, а ну-ка! Метрах в тридцати от стыка стояло одинокое деревцо, под порывами ветра размахивающее тонкими ветками. Град сбил с него всю листву, и в такую погоду можно было принять его за кого угодно.
— Опиши словами, что и где видел.
— Метрах в тридцати от стыка…
— Ясно! Отбой тревоги. Это просто дерево без листьев.
Серёга заржал во всю глотку.
— Еще полгодика на заставе, и тебе женщина будет мерещиться в каждом дереве с дуплом! — пошутил он, потом посмотрел на нас и, пожав плечами, сказал: — По себе знаю!
Простой солдатский юмор подействовал. Напряжение ночи постепенно стало отпускать. Мы расслабились, начали шутить, вспоминать какие-то случаи из гражданской жизни, посмеиваться. Небо тем временем посерело. Я заметил, что Марченко и Серёга клюют носами и всё чаще и чаще трут лицо руками.
— Давайте-ка, часик отдохните оба и не спорьте. Завтра день тоже очень непростой будет, силы потребуются всем. Я пока нормально, спать не хочу, начну вырубаться — растолкаю, так что отдыхайте!
Никого особенно уговаривать не пришлось, ребята сразу завалились на пол, и через минуту с их стороны доносилось ровное дыхание, говорящее о том, что в сон они провалились практически мгновенно.
Наши ночные разговоры о доме навеяли на меня воспоминания почти двухгодичной давности.
Вспомнился интернат и наш первый откровенный разговор с отцом, перевернувший мою жизнь с ног на голову. Дело было незадолго до призыва в армию.
Москва, спортивный интернат, май 1984 года
Отец всегда, когда был в Москве, забегал ко мне в интернат, если выдавалась свободная минутка. С вокзала или аэропорта, не заезжая домой или на работу, он всегда первым делом спешил повидаться.
Я всегда с нетерпением ждал его приездов и, когда подходил срок, всё чаще и чаще выглядывал в окно.