— Ты станешь началом конца старого времени и положишь конец его полному разрушению, не дав этому миру рухнуть в небытие. Только ты сможешь сделать это, дева, и никто кроме тебя. Будет больно, нестерпимо больно, но я верю, ты справишься. Мы видим, ты сильная.
С этими словами она притянула Зорьку к себе, не понятно только как водяные руки смогли это сделать, и в буквальном смысле утопила в своих водных объятиях. Зорька от неожиданности зажмурилась, входя в тёплую и приятную водную стихию, и чудом успела затаить дыхание, чтобы не хлебнуть воды в лёгкие. Но омываемая нежным объятием умиротворяющего прикосновения этого чуда, всё же позволила себе набрать в рот одеяния Речной Девы и даже успеть проглотить, тут же порадовавшись, как удачно нашкодивший ребёнок, которого не поймали на озорстве. Вода оказалась, как вода, чистая и вкусная. Речная Дева отпустила Зорьку и опять, как и раньше, мило и ласково улыбнулась.
— Иди, милая, живи Зоренька.
Но Зорька не тронулась с места. У неё вдруг не с того ни с чего потекли слёзы, а Речная Дева медленно отдалялась, всё так же улыбаясь и продолжая смотреть в Зорькины глаза. Ярице показалось, нет, она была просто уверена в том, что Дева, не смотря на улыбку, тоже плачет. Так и стояла Зорька, пока Речная Дева не отошла обратно в заводь, где вода достигла её груди, затем резко кувырнулась, нырнула в глубину, порождая на поверхности тихой заводи всплеск брызг и волну, расходящуюся кругом в разные стороны. А Зорька всё стояла и плакала, сама не зная почему. Голова была пуста, без единого проблеска мысли.
Из пустоты вырвала её чья-то рука, улёгшаяся на плечо сзади. Мокрая до кончиков волос, Зорька обернула залитое слезами лицо и увидела не на шутку встревоженную Сладкую, которая тут же развернула её силой и прижала к грудям, как к подушкам. И тут Зорька разрыдалась в голос. Не выносимая тяжесть рухнула с её хрупких плеч. Стало с одной стороны очень легко и свободно, а с другой нестерпимо жалко себя любимую.
Зорька смутно помнит то, что происходило на празднике дальше. Как обедали, как собирались обратно. Она начала приходить в себя лишь по дороге домой. Никто не приставал к ней с расспросами, наоборот, держались от неё все как-то отстранённо. Только потом Зорька узнала, что все просто с ума сходили от любопытства, но большуха строго на строго запретила девкам не то, что спрашивать, близко к Зорьке подходить и серьёзность сказанного подкрепила несколькими затрещинами и поджопниками. Краснуху даже норовила пнуть ногой, но та оказалось «вертлявой пиздёнкой», как Сладкая её обозвала и от ноги бабы увернулась. Кстати сказать, именно этот эпизод с громким гоготом девок и отборным матом Сладкой, и начал выводить Зорьку из состояния прострации и возвращать к обычной жизни…
Голос мужика, правящего конями, обратившегося к атаману, прервал её воспоминания на самом интересном месте. По его словам, Зорька поняла, что они куда-то приехали. Она попыталась оглядеться, но с её места ничего видно не было. Всё также степь за задним бортом, только повозки, следовавшие за ними, стали брать вправо и потащили свои волокуши куда-то в сторону. Их коробка на колёсах остановилась, и атаман кого-то там из своих оставив чем-то командовать, чем Зорька не поняла, а сами они тронулись дальше. «Ну, вот и всё», — обречённо подумала ярица, — «сейчас начнётся. Мама». Через некоторое время они въехали в лес, и она увидела несколько вооружённых луками пацанов, которые радостно приветствовали своего главаря. Тот небрежно поднимал руку, как бы в знак ответного приветствия и не останавливаясь продолжал движение всё глубже и глубже в заросли, по узкой, хорошо накатанной дороге. В глубине леса их встретила ещё одна группа вооружённых людей, которая так же проявила восторг при их приближении и, наконец, после третьей группы, над головой вновь засветило солнце. Кроны деревьев, а она только их и видела, расступились и повозка выехала на открытое место. За бортом появились землянки, кибитки и Зорька поняла, что они прибыли в какое-то поселение.
Их повозка остановилась и рыжий мужик, спрыгнув на землю, уперев руки в боки, стал пристально рассматривать Зорьку. Стало жутко неудобно от этого взгляда. Она вся сжалась, обхватив колени руками и почувствовала, как загорелись щёки. В его руках блеснул нож, которым он срезал узел верёвки, что был завязан на повозке и намотав эту верёвку на руку, грозно на неё рявкнул:
— Пошли!
От этого рыка по всему телу девки пробежало стадо мурашек, и она оцепенела от страха. Почему-то именно сейчас ей вспомнились рассказы о том, что «чёрные степные нежити» питаются исключительно бабьим и девичьи мясом и она была абсолютно уверена, что её сейчас будут грызть, даже не варя и не жаря. Пока эти мысли, как калейдоскоп мелькали в голове, что-то очень сильно дёрнуло её за ногу и Зорька оказалась на земле, больно ударившись всем боком. Сердце выскочило из груди и лихорадочно заметалось где-то внутри головы. Она вскочила на четвереньки, резанула боль в коленях, и тут же поднялась с колен на корточки приняла сидячую позу, обхватив колени руками, стараясь стать, как можно меньше в размерах. И тут ярица описалась. Толи от страха, толи от сжатости сидячей позы, толи от того, что перестаралась с зажмуриванием глаз.
— Запомни, — услышала она прямо возле самой своей головы, — я никогда и ни для кого не повторяю дважды.
Он замолчал, но его дыхание Зорька чувствовала даже через толстый слой грязи, что был на её волосах. Какое-то время он молчал и просто дышал ей в голову. Она никак не могла понять, что он ждёт, чего хочет. Страх колотил ознобом всё тело и больше всего почему-то голову. В ней и так сердце долбилось, как ненормальное и к этому добавилась «страхова трясучка», в результате чего Зорька получила, наверное, сотрясение мозга. По крайней мере была у неё такая мысль, ибо голова вдруг резко разболелась, аж до не могу. Не смотря на ужас, который сковал её где-то на границе между паникой, толкающей бежать, куда глаза глядят, и обморочным состоянием, Зорька зачем-то медленно подняла голову и приоткрыла глаза, искоса посмотрев вверх. Меж грязных паклей собственных волос, закрывавших лицо, прямо перед собой она увидела блистающее лезвие ножа. Глаза резко распахнулись, да так в распахнутом состоянии и остались, застыв, как у дохлой рыбы. Всё поплыло и закружилось, она теряла сознание, но его голос удержал от падения во мрак восприятия.
— Если я говорю тебе, что-то сделать, ты делаешь это сразу и не раздумывая. Поняла?
К ней вновь вернулся озноб, который затряс голову в знаке понимания и вода не только снизу, но и сверху, из глаз хлынула буквально, как под напором.
— Вставай.
Зорька собрала все силы и кинулась исполнять повеление, но получилось всё это медленно и печально. Тело не слушалось, оно было, как будто не её, но поднявшись на ноги, ей вдруг стало легче и в первую очередь стало легче дышать. Озноб утих, только ноги подрагивали. Голову отпустило. Нахлынула вялость и с ней последние силы покидали её совсем. Хотелось просто упасть и не вставать больше, но вместо этого Зорька прижала руки к груди и уронила на них голову, не в силах больше её держать. В этот момент она уже ничего не видела, ничего не слышала, шатаясь из стороны в сторону ярица лишь следила за своим дыханием, стараясь во что бы то ни стало восстановить его и выровнять.
— Вытяни руки вперёд, — сказал мучитель.
Кутырка безропотно протянула ему руки. Ей было уже на всё наплевать. Она даже обрадовалась в глубине души, что кто-то повелевает ещё её телом, потому что сама Зорька, этого уже делать не могла. Лёгкий рывок. Ей освободили руки. Она в последнее время их так сильно пережимала верёвкой, что кисти онемели и только сейчас, когда в пальцы хлынула кровь и в них впились тучи острых иголок, она это поняла. Зорька замерла всем телом, особенно кистями рук, чтоб не усугублять колючки. Атаман кого-то окрикнул по именам и велел готовить баню. Она тогда ещё успела подумать «баня, вот баньку бы сейчас, а после и сдохнуть не жалко», тупо смотря на свои руки, боясь пошевелиться. Из этого состояния её вновь вывел его голос:
— Видела?
«Что видела? Где видела? Ну, вот всё просмотрела. Сейчас он опять сделает больно». Все эти мысли, как вихрь пронеслись у Зорьки в голове. Но вопрос оказался риторическим и ей не пришлось на него отвечать. Он ответил сам: