– Их становилось больше и больше. – Старейшая первой пригубила отвар. И Чарльз пусть не без опаски, но последовал ее примеру. Травы оказались горькими, а главное, совершенно незнакомыми на вкус. Но жажда, терзавшая его, вдруг унялась.
И по телу прокатилась волна живого тепла.
Стало легче дышать.
– А еще белые люди желали получить больше. Земель. Силы. Власти. Золота. – Сиу прикрыла глаза, зеленые, как молодая листва. – Особенно золота. И кто-то пустил слух, что в Драконьих горах просто не может не найтись золота. Здесь ведь жили драконы.
– А они жили? – не утерпела Милисента. Ей, как и старейшей, постелили одеяло, а поверх набросили другое, сшитое из волчьих шкур.
И вот честное слово, Чарльзу не хотелось бы встретить волков такого размера.
– Жили. – Сиу позволила себе улыбнуться. – Дети любопытны.
– Извините.
– В этом нет дурного. Но порой любопытство оборачивается бедой. Дети не думают о дурном. Но оно случается.
Почему-то это прозвучало предупреждением.
– Драконы существовали, когда мир был еще молод и в нем кипела Сила. Они сами были силой.
– А… потом?
– Потом они ушли.
– Куда?
– В другой мир. В другие миры.
– А есть и другие? – Милисента заерзала.
– Есть. Почему им не быть?
Наверное, в Географическом обществе нашли бы аргументы, которые доказали бы, что существование иных миров – лишь фантазия. Но здесь, в очередной узкой расщелине, спрятанной в горах, почему-то верилось.
И в драконов.
И в другие миры.
– Драконам не нужно было золото. К чему? – Сиу провела пальцем по шее, украшенной тяжелым ожерельем. – Люди – дело иное… и они отправились в горы. Сперва одиночки, искавшие удачи. Кому-то мы даже помогали. Зря. Однажды такой вот человек, которому не позволили погибнуть в горах, ушел, чтобы вернуться с другими людьми. Со многими людьми.
– Они… всех убили? – спросил Эдди, который так и не притронулся к напитку. Сидел. Смотрел. Дышал через раз.
– Да. Роща была небольшой. Две дюжины домов. Наши женщины и мужчины живут отдельно. Так повелось. И лишь когда желают породить дитя, покидают родные рощи, чтобы поселиться отдельно и вырастить ребенка.
– То есть там были женщины и дети?
– И мужчины. Но немного. Мужчин вообще мало. Быстро гибнут. Они очень… – Сиу задумалась, подыскивая слово. – Неустойчивы.
А Чарльз отвар допил, правда, чашку вновь наполнили, но теперь густым варевом, от которого исходил сытный мясной дух.
– Мужчин убили. Женщин многих тоже. И детей. Но спрашивали. О золоте. Долго. Тогда… сиу полагали безобидными.
Улыбка ее обнажила острые длинные зубы, одинаковые, как у акулы.
– Большей частью от того, что рождение детей требует отказаться от использования той, иной, грани Силы, которую вы именуете мертвой.
По спине побежали мурашки.
– Но когда вокруг столько смерти, и больно, и душа кровоточит, как срубленные ветви дерева, удержаться сложно.
Они и не удержались. Сиу, которые в далекие те времена не совершали набегов.
Не вырезали человеческие поселения.
Не строили пирамиды из голов.
Не пытали. Не жгли. Не поднимали мертвецов, упокоить которых не каждому некроманту удается. Многое не делали из того, что, оказывается, могли.
– Кто-то воззвал к Силе. И та, что сделала это, испытывала огромную боль, которую разделила на всех.
– И они остались там. В роще.
Сиу склонила голову.
– Те, кто жил, и те, кто умер. Сиу и чужаки, что пришли их убивать.
Эдди все-таки сделал глоток.
– Спасибо, Великая Мать.
– За что?
– За историю. – Он поклонился, прижав руку к груди. – И за то, что не оставила нас в роще.
По спине Чарльза побежал холодок.
Ей ведь хотелось. Если вдуматься, она не испытывает к белым людям ничего, помимо ненависти. И ненависть эта, скрепленная большой кровью, жива.
Таится в зелени глаз.
В темной коже.
В каждом шраме.
– Я дала слово.
– Белому, – тихо уточнил Эдди. – Разве оно имеет значение?
– Я дала слово белому, который ни разу не нарушил своего.
Наверное, стоило порадоваться. Да как-то плохо получилось. Чарльз покосился на Милисенту. Та сидела спокойно и ела.
Руками.
– Кроме того, у меня свой интерес. – Сиу тоже запустила пальцы в чашу, скатав из варева комок, который отправила в рот.
Чарльзу вновь вспомнился мальчишка-сиу, виденный в Географическом обществе. Интересно, что с ним стало? Он весьма неплохо управлялся с ножом и вилкой. И спину держал прямо. И воообще выглядел… цивилизованным, что ли?
Почему-то замутило.
Чарльз поспешно поднес чашу к губам. Есть хотелось. И с каждой минутой голод становился все сильнее. Варево оказалось терпким и весьма щедро приправленным.
– Так уж случилось, что и у меня есть дитя. – Сиу слизнула жир с пальцев. – Моя дочь появилась на свет в новом мире. И слышит его куда четче, чем я. Как и ты, Тот, кто взял другое имя, слышишь лучше старых шаманов орды.
Похоже, Эдди смутился.
Или просто отблески алого костра на него легли.
– Моя дочь говорит, что все устали от войны. И это правда. – Едва слышный вздох за спиной заставил Эдди напрячься. – Война забрала многих. И древо сиу теряет уже не только листья, но и целые ветви. Оно рыдает. И пусть корни его уходят в скалы, но и они не удержат на краю.
Чарльз все-таки сунул руки в плошку.
Мясо.
Жирное. Почему-то вспомнилось, что во время доклада Нейман не единожды упоминал, будто сиу известны как каннибалы.
Нет.
Тут… откуда им взять человечину? Лучше о таком не думать, иначе остается жевать лишь… Найдется ли вообще хоть что-нибудь пожевать? В седельных сумках, вероятно, что-то вроде сушеного мяса, но как знать, не оскорбит ли хозяев отказ от их угощения? И не вернут ли они, оскорбленные, Чарльза в Мертвую рощу?
– Многие устали. И потому прислушались к ее словам.
Интересная новость.
Вот только Чарльз не слышал, чтобы кто-то говорил о мире с сиу. Напротив, шли разговоры о необходимости окончательного решения вопроса. Правда, лишь разговоры, но…
– Мы начали торговлю.
– Надеюсь, не золотом? – Эдди произнес это будто бы в сторону.
Сиу покачала головой.
– Мы уже поняли, что этот металл дурманит разум людям, как и черная кровь земли. Нам есть что предложить вашим шаманам.
– Зелья, – счел нужным пояснить Эдди. – Нет зелий лучше, чем те, которые приготовлены сиу. И их целителей…
– У Силы две стороны. Мы стали забывать о второй. И почти забыли. – Сиу склонила голову и протянула Чарльзу руку. Через пламя. Эдди кивнул: мол, попробуй.
Что пробовать?
Чарльз осторожно коснулся темных будто из дерева вырезанных пальцев. Они и в прикосновении казались деревянными. Правда, дерево это было теплым, словно солнцем согретым.
Вспомнилась вдруг его детская комната.
И старый сундук, на котором он, Чарли, любил лежать с книгой. Запах вызревших яблок и роз. Повело-потянуло куда-то туда, в прошлое, где все было правильно и хорошо. Где он, Чарльз, был счастлив. И захотелось вдруг остаться там навсегда.
К чему взрослеть?
Заботы. Тревоги. Чужие надежды, которые не так просто оправдать. Положение. Интриги. Необходимость. Только эта треклятая необходимость.
Августа со своими куклами устраивает чаепитие. Она никуда не исчезала, она дома, как и Чарльз, и всегда там останется.
С куклами.
Нет.
Граф резко разорвал прикосновение и отшатнулся, едва не упав на спину. И так и застыл, опираясь на кого-то, широко открыв рот, втягивая через него сдобренный сладким дымом воздух. От дыма першило в горле, и Чарльз закашлялся.
– Что… – Голос сорвался. – Что вы сделали?
– Ничего. – Зеленые глаза сиу потемнели. – Я просто заглянула в тебя, человек.
– З-зачем?
Ему не ответили, но кто-то сунул в руки плошку взамен той, что выпала из сведенных судорогой пальцев, и Милли – как она оказалась рядом? – велела: