Знакомые имена – никто не избавлял Чарльза от необходимости изучать родовое древо – и незнакомые люди. А тут вдруг письмо.
Приглашение.
Ему.
Маменька… Маменька была обижена. Возможно, тем, что пригласили лишь Чарльза, сделав вид, будто ее, леди Диксон, не существует. А может, тем, что о Чарльзе вспомнили. Однако переступила через обиду:
– Съезди. Все-таки родня.
И Августу не позвали. Почему?
Но Чарльз поехал. Родовое поместье оставило странное впечатление. Роскошное, огромное, оно пугало чрезмерной помпезностью, среди которой Чарльз потерялся.
Ненадолго.
Торжественный обед и еще более торжественный ужин, на котором он ощущал себя главным блюдом. Взгляд деда. Холодное выражение его лица. И снова разговоры.
О погоде.
Политике.
О том, что донельзя глупая это затея – пакт о правах малых рас. И ни к чему хорошему она не приведет. Смех кузин. Дворцовые сплетни. Ощущение, что он, Чарльз, чужой в этом доме, в этой семье.
Отъезд.
Его не пытались задержать, уговорить остаться. И впечатление от поездки сложилось престранное. Может, он и попытался бы понять, что не так.
Потом.
Но пропала Августа, и стало не до этого.
– Откуда у тебя деньги? – Милли натянула одеяло повыше. – Ну, они у тебя есть. Это видно. Но ты говоришь, что отец был простым лейтенантом, маменьку из семьи выпнули.
Звучало донельзя грубо.
– Повезло. – Чарльз подумал, стоит ли намекнуть, что далеко не все вопросы уместны, или это лишнее? В конце концов, на Западе правила другие. А вот до Востока еще дожить надобно. – На самом деле повезло. Сперва. Матушка получила в числе прочего старую ферму где-то в пустыне.
– А у вас тоже пустыни есть?
Все-таки Милисента еще ребенок. Взрослый, с револьвером и оглушающей силой, но все равно ребенок.
– Есть. Хотя и не такие, как у вас. Там даже не столько пустыня, скорее степь. Но точно ничего не растет. Думаю, земли эти ей выдали назло. Ну, и в исполнение завещания моего… прадеда, получается. Да, прадеда. Не выделить земли они не могли.
– Но кинули чего не жалко.
– Ага… а там нефть оказалась.
Милли фыркнула. И рассмеялась.
– Небось, локти кусают!
– Думаю, уже успокоились. Они тоже весьма состоятельны.
– Деньги – такая штука, – произнесла Милисента серьезно. – Никогда не бывает достаточно.
– О месторождении узнала маменька. Она тоже одаренная и сильная. Почуяла, что с землей что-то не так. Вызвали разведку. Потом прикупили соседние участки. Фермы-то давно разорились. Там климат такой, что без поддержки мага ничего не вырастет. А как добычу открыли, так мой дед попытался оспорить право на участок. В судебном порядке. Но Императрица вступилась. Они с маменькой давно дружат, считай, с самого детства.
– Правда?! – Столько восторга в глазах.
– Тогда она была еще не Императрицей, а просто дочерью соседа. Не самого состоятельного. И помнится, маменька говорила, что отец ее не слишком одобрял эту дружбу.
– Какой-то он непредусмотрительный, – заметила Милли, придвигаясь ближе.
А вой продолжал нестись над степью. Только не возникало более желания умереть, напротив, теперь Чарльз остро ощутил, что жив.
Сердце бьется.
Сила клокочет. И ночь безумно хороша. Небо темное. Звезды низкие. Луна висит на поводке, слегка прикрытая рыхлым облаком. Такой ночью только и совершать безумства.
– Это да… и упрямый. Так мне говорили. Наверное, были правы. Он никогда не скрывал своей неприязни к Императрице, во многом поэтому и утратил прежние позиции. Император жену любит. Наверное, если бы дед был кем-то другим, его бы вовсе от двора отлучили. Но он нужен.
– Зачем?
– У него заводы, которые производят оружие. Нет, есть и другие оружейники, но ты понимаешь, сколько оружия нужно армии? И насколько важно его качество. И своевременность поставок. Сроки изготовления. Много чего еще. Две трети вооружения идет от моего деда. И заменить его в настоящее время просто-напросто некем.
Пока.
Впрочем… Чарльз при дворе появлялся нечасто. И слухи не жаловал. Но что-то такое мелькало… о сокращении армии?
Поставок?
Проклятье!
Хотя, если логически подумать, войн давно уже нет. И даже Запад притих. Не бунтуют орочьи племена. Сиу не выходят по-за границы Драконьего хребта. Да и в целом тишина.
Покой.
К чему тогда армия?
Может ли Император пойти на сокращение численности войска? Вполне. И что тогда? Тогда сократится и количество закупок.
Денег, которые получает дед.
Военные заводы – вещь хорошая, но не в мирное время.
Продавать их… а кому?
Не хватает информации. Причем очень сильно не хватает. С другой стороны, что он еще знает о маменькиной родне? Ее много. У маменьки три сестры и четверо братьев. У них свои дети. И все обретаются в том огромном доме, который, если подумать, для такой семьи не слишком и велик.
Всех содержит дед.
И привыкли родственники к определенному уровню жизни. Могло ли это привести к тому, что некогда огромное состояние перестало быть огромным?
Но не настолько же…
И при чем тут Бишопы?
– Думаешь? – поинтересовалась Милли, укладываясь на одеяле. Делала она это так, что становилось ясно: ей уже приходилось ночевать в степях.
– Думаю.
– И как?
– Пока не знаю. Слишком все запутано.
– Если ты помрешь, – Милли потянулась и широко зевнула, – то кому проще всего будет заполучить ваши деньги?
И легла, не дождавшись ответа.
Чарльз же задумался.
Кому?
Хороший вопрос. Уж точно не мальчишке-машману, даже если тот отречется от своего учения и примет покровительство Бишопа. И не Бишопу… Императрица сможет защитить подругу.
А вот маменькиному отцу…
Особенно если тот сумеет переступить через гордость. Или брату? С братом маменька, помнится, отношения сохранила. С кем-то из братьев.
Осиротевшая.
Несчастная.
Она позволила бы вернуть себя в тот большой дом, тем более если оказалось бы, что защищать нужно не только ее, но и Августу.
Нет, этак Чарльз вскоре и до мирового заговора додумается.
Мысль о заговоре окончательно успокоила, и он заснул.
Глава 19,
в которой получается заглянуть в прошлое, но радости это не доставляет
Мертвый город оказался похож… на город.
Только мертвый.
Мы идем. Впереди сиу, все трое. И лошади их ступают осторожно, крадучись, и сами сиу начеку. Вон та, что слева, держит стрелу на тетиве и напряженно вслушивается в шелест ветра. А в руках правой наготове ножи. И поневоле я сама начинаю… слушать.
Не так, как учил Чарли.
Здесь моя Сила вдруг отступает, скатывается в клубок, будто старая нить. И клубок этот прячется под сердцем. Он горячий, уже не клубок, но уголек. И я прикрываю его рукой.
Второй придерживаю поводья.
Лошадям это место не по вкусу. Вон, жеребец Эдди мотает головой и пятится, но после все-таки идет, покорный воле человека.
А из травы вырастают дома.
Первые смахивают на огромные муравейники, сложенные из красного камня. Сверху потемневшего, обгорелого и раскрошившегося, тогда как боковины того особого оттенка, который имеет освежеванная туша. Дома стоят плотно. Крыши некоторых обрушились, и дыры затянуло паутиной. За домами остатки стены, низкой и широкой, проломленной в нескольких местах.
А ведь тихо.
И тишина давит на нервы.
– Держитесь рядом. Так близко, как получится. – Сиу держит в руках те самые бусины из камушков. – Город большой, попробуем пробиться через главную площадь.
За стеной начинаются другие дома, тоже глиняные, но уже похожие на коробки. Они стоят плотно, порой слипаясь вместе в уродливые сооружения. Лишенные окон, с низкими кривыми дверями, дома кажутся неестественно хрупкими.
Тронь такой, и рассыплется.
Руки я прижимаю к бокам. Что-то подсказывает, что не стоит что-либо трогать в этом месте.
А затем мы выбрались на дорогу. Та, к удивлению моему, оказалась довольно-таки широкой. Во всяком случае, было где лошадям разойтись. И Чарли подъехал ближе.