Стройная впечатляющая брюнетка мило и многообещающе улыбнулась в ответ. Ее шея была повязана темным шелковым платком, удивительно гармонирующим с ее волосами.
– У вас еще будет время познакомиться поближе, – пообещал Шнайдер. – Верочка, нам с Георгием надо обсудить целый ряд важных дел, поэтому на сегодня никакого приема не будет. Если у кого-то из граждан есть действительно важная информация, то пусть они передадут ее моему заместителю. И распорядитесь насчет обеда на две персоны.
– Хорошо, Яков Григорьевич, – с волнующим придыханием произнесла Вера.
– Вот и ладненько. – Шнайдер пропустил Орловского в расположившийся за приемной кабинет, прошел к стоявшему в углу дивану и присел.
– Если бы ты знал, как я рад тебя видеть! – после некоторой паузы неожиданно произнес он. – Просто чертовски рад!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Аргамаков со своими подчиненными были правы. Многие искали устоявший перед хаосом уголок. Конечно, не все желали встать в ряды его защитников, многие мечтали лишь отсидеться, пока в других местах все само собой образуется.
Так и свободу люди воспринимают по-разному. Для кого-то это право жить в свое удовольствие, для кого-то – возможность полнее исполнить свой долг. И пусть последних всегда меньшинство, однако они все-таки есть.
Но как же их не любят остальные!..
Дни становились не только длиннее, но и теплее, и можно было понемногу увеличивать переходы. Кони уже втянулись в работу, не приходилось переживать за них, опасаться, что четвероногие помощники не вынесут тягот.
В остальном же даже молодая трава и недавно распустившиеся на деревьях листья не могли улучшить настроение едущих. Дорога в радость, когда на душе покой. Но этой весной покой существовал лишь для равнодушной к людям природы… Даже это было под вопросом.
– Я думаю, деревню нам лучше объехать. До захода солнца еще далеко.
Сухтелен, не слезая с коня, внимательно разглядывал карту, а потом не выдержал и выругался:
– Черт бы побрал этих топографов! Двадцатый век на дворе, а приличной карты своей земли сделать не удосужились! И притом мы же их дисциплину в училищах проходим! Ну, куда идет вот эта тропка?
Он кивнул на отходящий от проселка вытоптанный след.
– Кто ж знал, господин подполковник, что нам по собственной земле блуждать придется? А местные и без карт все вокруг знают. – Зарастающий светлой бородкой круглолицый Раден позволил себе едва заметную улыбку.
– Угу. Сейчас у них и спросим. Заодно проверим, остались на родной земле Сусанины или перевелись к чертям собачьим, – кивнул худощавый подполковник.
– Куда ж они денутся? Вестимо, остались. Я даже подозреваю, что все лешие из сказок, которые кружат путников, это не кто иные, как прямые предки нашего героя. Вполне нормальные люди, работящие, семейные, лишь о дороге их спрашивать лучше не стоит.
– Вам бы писателем быть, господин ротмистр. На манер Жюля Верна. Цены бы вам не было. – Сухтелен несколько резко сложил бесполезную карту и засунул ее в сапог.
Планшет никак не вписывался в образ.
Все девять человек во избежание ненужных столкновений были переодеты солдатами и лишь на дне мешков хранили до лучших дней погоны и ордена. Притом на саблях офицеров оставались на своих местах Анненские темляки, а у Радена вместе с Анненским еще и Георгиевский.
– Рискнем. Не первый раз нам блуждать по всяким Лукоморьям и прочим сказочным местам. – Раден первым повернул коня на тропинку.
Остальные последовали за ним. Шесть офицеров, вахмистр Желтков, два денщика. Все верхом, при винтовках, да плюс еще повозка, в которой везли нехитрый скарб и небольшой запас продуктов.
Жалкие остатки полка с более чем двухвековой историей…
Ехали не первый день, насмотрелись всякого и потому были постоянно настороже.
На большой войне было намного легче. Четко знаешь, где свои, а где – противник. А тут вроде свой русский мужик, а ты постоянно поглядывай, как бы он исподволь не попытался напасть, не углядел вдруг в проезжих солдатиках белую кость.
И ведь углядывали ставшим звериным чутьем, нападали, словно родная земля в одночасье превратилась в заколдованный злобный мир, населенный всевозможной нечистью.
Только почему словно?
Слова о блужданиях оказались справедливыми. Тропинка петляла посреди чащоб, едва не завела в болото и лишь под самый конец смилостивилась, провела людей по самому краю.
Сухтелен, высокий, с вытянутым аристократическим лицом, лишь покачивал головой, прикидывая величину получившегося обхода.
– Черт! Зря мы так поехали, – наконец вымолвил он.
– Самые прямые дороги ведут в ад, – не согласился с ним Раден. – А туда нам явно не надо.
Он служил с подполковником уже восемь лет, с того момента, когда был выпущен в полк, и все это время их отношения были самыми дружескими.
– У меня устойчивое чувство, что ад сейчас везде, – вздохнул Сухтелен.
На этот раз возражений не последовало. А скоро лес распахнулся, и глазам открылось большое поле, в конце которого виднелась деревня.
Все это было много раз видено, привычно и тем не менее навевало неясную тревогу. И вроде для нее не было причин, очевидной угрозы, но все-таки всадники застыли, не решаясь двигаться дальше.
– Дождь будет, господа. Видите, как затягивает? – Поручик Стогов кивнул на горизонт, на котором заклубились тучи.
– Скорее – ливень. По ранам чую, – кивнул Раден.
Барон был ранен четырежды, причем трижды – в одной атаке, и теперь частенько играл роль живого барометра.
Сухтелен задумался. Ночевать под дождем в поле не хотелось. И люди, и лошади достаточно устали, и такая ночевка не могла принести им нормального отдыха.
– К черту! В конце концов, деревня как деревня, – вздохнул подполковник. – Нам ведь только переночевать, а с рассветом сразу пустимся дальше. Только ведите себя естественнее, господа. Без всяких благородных замашек.
– Для кого-то так называемые благородные замашки как раз и являются естественными, – не сдержал улыбки Раден. – Ладно, молчу. И вообще являюсь самым разнузданным солдатом родом из Тмутаракани.
Сухтелен лишь покачал головой и тронул коня.
С виду деревня выглядела вполне обычной. Никто не пытался перегородить въезд (бывало и такое) и вообще не шумел.
Отряд, разумеется, заметили, и крестьяне высыпали на площадь узнать, с чем пожаловали служивые.
– Здорово, мужики! Заночевать у вас можно? – выкрикнул Раден, не слезая с коня.
– А кто такие будете? – раздался голос из толпы.
– Сами не видите? Дембобилизованные, – нарочито исковеркал слово ротмистр. – Вот, теперя до дому пробираемся.
– Знаем мы таких! А потом от вас сплошное безобразие! – выкрикнул тот же голос.
Раден посмотрел на говорившего. Им оказался здоровенный нагловатый мужик явно призывного возраста, и ротмистр резко ответил:
– По себе, что ли, судишь? Чай, пока до дому добирался, немало набедокурил по дороге?
Собравшиеся дружно заржали. Видно, нрав односельчанина был им прекрасно известен. Другое дело, что все проказы, относившиеся к чужим, воспринимались здесь как молодечество, а к ним самим – преступление.
Обычная людская двойственность, многократно усилившаяся на фоне всеобщего развала.
– Тоже мне, желают ангелами показаться! – после некоторого молчания отозвался мужик.
Пока шла эта короткая перепалка, Сухтелен внимательно осматривал деревню. Точнее, ту ее часть, которую можно было увидеть не сходя с места.
Избы были так себе, ни особого достатка, ни крайней нищеты. Обычная картина нечерноземной кондовой Руси.
Впрочем, избы подполковника особо не интересовали. Дорогой офицеры предпочитали постоянно находиться вместе, и уж если останавливаться на ночлег, то в отдельных строениях, расположенных подальше от основных домов.
Дважды подобные меры предосторожности спасали жизнь, позволяли отбиться от переменчивых в своих настроениях местных жителей, решавших ночной порой поживиться за счет случайных гостей. История любит повторяться, потому приходилось и дальше следовать этому правилу.