ДАЛЬНЯЯ КОСМИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ. ЛАЙНЕР ПРАКСИТЕЛЬ – ТЗ «АРКАД».
Благодарю за предупреждение. Прошу уточнить размеры кометногооблака. Удачи вам!
5. Эстабрион
Летом наружная температура не превышает минус ста восьмидесяти градусов по Цельсию.
Это в полдень, когда далекий Эпсилон находится в зените и хоть как-то греет через миллиарды километров. А по ночам лютый холод просачивается сквозь многослойную изоляцию, выстуживая наружные помещения. Стены обледеневают ничуть не меньше, чем зимой. Этот лед обязательно нужно скалывать, отвозить на тележке в водохранилище. Из него получается питьевая вода, которая не требует сложной очистки. На этом можно экономить энергию. А энергию приходится экономить на всем, начиная с отопления и кончая приготовлением пищи.
Страшное преступление – забыть выключить плафон мощностью в пятнадцать ватт. По ночам все обязаны спать, освещение выключается. Только в коридорах люминесцируют маршрутные полосы, чтобы до туалетов можно было добраться. А по утрам каждый должен откручивать суточную норму на велосипеде, соединенном с маленькой динамо-машиной. Единственный прибор станции, работающий круглосуточно, – это радиоприемник. Иногда он ловит далекие переговоры звездолетов. Но сообщения с Эстабриона остаются без ответа – никто на станции не знает, как управлять антенной. При малой мощности сигнала она должна быть направлена очень точно. Да и далеко очень до звездолетов, радиообмен занимает годы. Чтобы хоть как-то дать знать о себе, сообщения разбрасывали веером, по всему горизонту. Радиопередатчиком и лазером, который иногда включается, а иногда – нет.
Скалывание льда входит в обязанности дежурного. Работа нудная, однообразная, требующая навыка, точности, чтобы не повредить тонкой внутренней обивки стен. Но скалывание льда – не самая плохая работа.
Карло выполнял ее механически, сказывался большой опыт. При этом он мог спокойно предаваться размышлениям либо вспоминать Ольгу. Нет, скалывание люда – не самая плохая работа. Самая плохая ждала впереди. Заступая на дежурство, Карло каждый раз молил неведомого бога о том, чтобы эта самая скверная работа на этот раз досталась не ему. Конечно, не совсем честно желать, чтобы тяжелые обязанности выполняли другие. Наверное, поэтому бог и не слышал Карло. Другие-то были помладше.
Карло погрузил куски льда на тележку и двинулся по коридору. Здесь он встретил двух девочек с ведрами и тряпками. Обе выглядели понуро, даже хохотушка Нинель. Карло остановился.
– Что, плохо дело?
– Сам не знаешь? – буркнула Нинель. – Он даже бредить перестал.
Речь шла о больном Артуре. Больном и обреченном. Карло решил переменить тему.
– А как уборка?
– Тоже плохо. Шерсть на полу откуда-то появляется.
– Это не от меня, – заверил Карло.
Девочки придирчиво его осмотрели.
– Не видно, – с некоторым сожалением согласилась Ева.
– Значит, вахухлик приходил, – заявила Нинель.
– Какой вахухлик?
– Шерстистый, разумеется.
– Ну и ну! Дожили. Вы его видели, вахухлика?
– Нет. Но Павлик видел.
– А, Павлик.
– Думаешь, насочинял?
– Конечно.
– А шерсть откуда?
Нинель опять смерила его подозрительным взглядом.
– А шерсть – от глупости, – разозлился Карло.
Нинель посмотрела на него в упор. В ее глазах наконец появились огонечки.
– Похоже на правду.
Ева прыснула.
– Работайте, работайте, – строго сказал Карло. И скорчил страшную рожу. – Не то вахухлик вам задаст!
– Пустьпопробует.
– И что тогда получится?
– А получит ведром по этому самому вот по месту. Нас уже не очень-то попугаешь, папаша Карло. Навидались всякого.
Маленький Павлик крутил педали в тренажерном зале. Стрелка амперметра едва-едва отклонялась от нуля.
– Ладно, отдохни, – сказал Карло, кладя руку на худенькое плечико.
– А как же дневная норма?
– Если б ты ел как следует, может, и выполнил бы. А так… Вечером я за тебя покручу.
– Спасибо, – тихо сказал Павлик. – Я буду есть. А что на завтрак?
– Концентраты.
– Опять…
– Вечером будет жареная картошка. И бобы.
– О! Скорей бы вечер. Как Артур?
– Пока ничего.
– Ничего нового?
– Это уже хорошо.
– Что же хорошего?
– Не вешай носа, парень.
Павлик тут же опустил голову. Карло взял его за подбородок и заглянул в глаза.
– Ну, что тебе померещилось? Рассказывай.
– Вахухлика я видел. Это правда.
– А меня почему не позвал?
– Он запрещает.
– Вот еще новости! Какой-то вахухлик раскомандовался! Тебе кто друг – он или я?
Павлик еще ниже нагнул голову и засопел.
– Тебе бы такого друга! Он… он знаешь, какой? Лохматый. Я не виноват, что вахухлик ко мне цепляется…
– Ну-ну, – сказал Карло. – Сегодня будешь спать в моей комнате, хорошо?
Павлик обрадованно кивнул.
– Посмотрим на твоего вахухлика, – сказал Карло. – Не грусти, Паоло! Будь мужчиной.
– Мне еще рано, – серьезно сказал Павлик. – Да и не получится.
– Почему? Знаешь, что главное в мужчине?
– Нет. А что?
– Уметь посмеяться над своим вахухликом. У каждого есть свой вахухлик.
– И у тебя?
– Конечно. Только редко появляется, засмеял я его. Знаешь, он теперь чистит зубы.
– Кто, вахухлик?
– Ага.
– Врешь.
– Приходи, покажу его зубную щетку.
Установки искусственной тяжести на планетах применять нельзя, потому что окружающие породы стягиваются к центру гравитационного поля, образуя компактную массу. Все это начинает медленно погружаться в поверхностный слой вместе с постройками и скалой, на которой должны располагаться гравитроны. Да и энергии требуется огромное количество. По этим причинам на базе действовало только естественное притяжение Эстабриона, который к планетным гигантам отнюдь не принадлежал.
Точно рассчитанным движением Карло оттолкнулся от пола, взлетел до потолка, оттолкнулся от него, опустился на пол, вновь взлетел. И так – четыре раза. Ровно столько требовалось, чтобы пройти «кузнечиком» коридор перед госпиталем.
Усилием воли он заставил себя открыть дверь с надписью «Посторонним в…». Надпись эта давно стала лишней, в госпиталь никто по доброй воле не заходил. Потому что редко кто выходил в добром здравии.
Перед стеклянной перегородкой сидела Дженни и заплетала косу. Глаза у нее были заплаканные.
– Перестань, – сказал Карло. – Первый раз, что ли?
– А если он все время маму зовет, – всхлипнула Дженни, – тогда что?
– Ничего. На вот, выпей.
– Порошковое?
– Какое еще? Коров у нас нет.
– А что у нас есть?
– Надежда.
– Надежду нельзя есть.
Карло не ответил. Он подошел к прозрачной перегородке. За ней поместили Артура. Артур лежал с открытыми глазами, но эти глаза уже два дня ничего не видели. Вторые сутки без сознания. Перитонитом это называлось. И ни одного врача на всем Эстабрионе. И никакой связи с Кампанеллой.
Сквозь открытую дверь из коридора послышался скребущий звук. Дженни взорвалась:
– Да скажи ты ему! Второй раз приходит. Ангел ночи!
Карло выглянул.
Так и есть. В коридоре стоял Абдулла с ящиками из-под галет. Глядя в потолок, он молчал. Своими запавшими глазницами, бледным лицом и пробивающейся черной бородкой он действительно напоминал ангела ночи.
– Рано еще, Абдула, – мягко сказал Карло. – Иди к себе.
– Ящики здесь оставить? – спросил Абдулла.
– Нет. Неси в мастерскую.
Два ящика Абдула взял в руки, а третий подцепил головой.