— Не в этой жизни.
— Послушай. — Я замер, опустив голову так, чтобы не видеть изуродованных ног Фати. — Ты что, собираешься сделать из меня хладнокровного убийцу…
— Ну почему, кровь у тебя вполне горячая, хотя это мысль… — усмехнулся Тогот.
— Она же ни в чем не виновата.
— Ну почему обязательно нужно быть виновным в чем-то? Стояла не там, свистела не то, родилась не под той звездой.
— Я с ней спал и не собираюсь убивать! — решительно заявил я, а потом повернулся к Иванычу. — Давай попробуем ее снять.
Я шагнул вперед, к самому подножию креста, подхватил тело Фати так, чтобы оно не висело на крюках, а Иваныч тем временем, забравшись на одну из вязанок дров, начал медленно снимать с крюка правую руку несчастной. В какой-то миг Фатя пришла в себя, чуть приоткрыла глаза-щелочки и тяжко то ли вздохнула, то ли простонала. Я еще сильнее сжал ее тело, поднимая ее вверх.
— Не так сильно, — остановил меня Иваныч, продолжая свою кровавую работу. Но я словно ошалел от запаха ее крови. Нет, конечно, я не был влюблен в нее. Она была для меня чем-то вроде котенка, которого я подобрал на улице, после того как мальчишки играли им в футбол. Мое сердце сжималось от жалости, мне хотелось посмотреть на эти нечеловеческие создания, которые подняли руку на это слабое существо. Именно нечеловеческие, по-другому их, пожалуй, и не назовешь. Аморфы или еще какие нелюди из запределья. А может, и люди, действующие по их указке…
В тот миг я не мог думать ни о чем более, не замечал происходящего вокруг.
— Берегись! — неожиданно взвыл Тогот, одновременно овладевая моим телом.
Задохнувшись от боли в онемевших мускулах, я разом ушел вбок и куда-то вниз, чуть ли не повиснув на теле Фати. Та же, повиснув на одной руке, проткнутой железным крюком, истошно завопила от боли. Я чувствовал, как под весом моего тела ползет ее плоть. Разжать руки! Но онемевшие пальцы не слушались.
Со свистом клинок рассек воздух у меня над головой, и одновременно в грудь мою ударили две пули. Нет, вреда мне они, конечно, не причинили, заклятия Тогота покрепче бронежилета, но сам по себе толчок оказался страшным. Тело Фати выскользнуло из моих рук, и я отлетел в сторону, на груду хвороста. Ветки больно впились мне в спину, одновременно смягчив удар.
Вдох, другой, черные круги перед глазами разошлись. И только тогда я увидел новых противников — бугаи в хаки, вооруженные с ног до головы. Может даже, профи какой-нибудь спецслужбы. Двое скрутили маркграфа, с десяток пытались совладать с аморфом, еще несколько хотели стащить на землю Иваныча. Он повис на крюке, на который несколько минут назад еще была наколота правая рука Фати. Обхватив его обеими руками, он отчаянно отбивался от нападавших ногами в тяжелых армейских ботинках.
— Чего разлегся, подъем! — приказал Тогот, вновь овладевая моим телом.
— Почему они больше не стреляют? — удивился я.
— Я удивлен, что они вообще стреляли. Вы им нужны живьем, — проворчал Тогот. — Кстати, мог бы и сам догадаться.
И тут мой взгляд упал на Фатю. И тогда я понял, почему они стреляли. Девушка должна была умереть, но умереть в моем присутствии. Лишившись моей поддержки, она каким-то чудом висела на одной левой руке, ладонь которой была изодрана крюком. Ее лицо окаменело, превратившись в маску ангела, и струйка крови сползла из уголка рта, по коже, белоснежной в искусственном свете. А ее грудь больше напомнила кровавое месиво, из которого торчали белые обломки костей.
Неужели я сам именно за этим привел ее сюда? Сколько ей на самом деле было лет? Ведь она могла жить и жить. На ее горе подарил мне ее Мясник. А может, все так и было задумано? Может, ее смерть — всего лишь еще одно звено в бесконечной цепочке событий, смысл которых я с великим трудом мог понять? Да, неисповедимы пути Господни, и неважно, какой этот Господь. На мгновение я почувствовал себя пешкой в чьей-то игре. Кстати, и Викториан, и Валентина, и все остальные были точно такими же пешками, которыми управляли Древние, дергая за невидимые ниточки судьбы. А Тогот тоже хорош, мог ведь предупредить меня, что все это, начиная с визита Мясника, подстроено.
Злоба, ненависть и к себе, к собственной глупости, и к своим товарищам, которые лишь подталкивали меня по предначертанному пути, вскипела во мне алой волной кровавой ненависти. Не соображая, что делаю, я вскочил на ноги. Заклятие огня, благо руки у меня и так были но локоть в крови. Ее крови! Первый всплеск огня, вырвавшийся из моих ладоней, снес большую часть восковых фигур и с десяток боевиков, вмиг превратив их в кровавое месиво. Нет, даже в тот миг я отлично знал, что нельзя пользоваться подобным заклятием, что рано или поздно явится Судья, чтобы призвать меня к ответу. Но в этот миг мне было все равно. Что будет, то и будет. Вы решили поиграться моей судьбой, вы убили невинное создание, так получите сполна.
Тогот что-то кричал мне в ухо, но я не слышал. Я жег врага огнем, чувствуя, как заклятие вытягивает из меня силы. Мне казалось, все действо длилось вечность, однако какой-то дальний уголок моего разума подсказывал, что прошло всего несколько секунд. За эти несколько секунд я похудел, наверное, килограммов на десять. Несколько раз мне казалось, что еще чуть-чуть, и сердце, не справившись с такой нагрузкой, выскочит из груди, или просто там же, внутри, лопнет, разорвавшись на множество кусков.
А потом, когда пламя угасло, я, обессилевший, застыл посреди черной, безжизненной площади. Пот заливал мне лицо. У меня больше не осталось сил, так что я даже пот с ресниц не мог стряхнуть. Я даже не мог понять, кто из наших остался жив, а кто погиб. Теперь я на собственной шкуре прочувствовал, что испытал Викториан там, на границе, когда вызвал к жизни ледяного червя…
И тут сзади что-то пронзительно заскрежетало.
Крест!
Я резко обернулся. И в самом деле, крест, на котором висела Фатя, перекосило. Вот-вот, и он должен был сломаться, рухнуть на бок под весом тела девушки и все еще цепляющегося за крюк Иваныча.
«Ну и черт с ним!» — пронеслось у меня в голове, но Тогот, видимо, думал совершенно иначе.
Новая волна резкой боли заставила меня изогнуться. Я сопротивлялся всеми силами, но что я мог противопоставить Тоготу? Покемон в третий раз за столь короткий промежуток времени овладел моим телом. На мгновение я замер. Мне казалось, что теперь по моим жилам течет не кровь, а раскаленный свинец. Невыносимая боль — это не то слово. Никогда до этого, ни разу в жизни мне не было так больно.
— Кричи! — прошептал мне на ухо мой мучитель.
И я закричал, так закричал, как не кричал никогда в жизни. И в крике моем сплелись воедино и моя боль, и ненависть к тем, кто играл мной и моей судьбой, так, словно я был бессловесной деталью гигантского механизма мироздания. Сюда же добавилась ненависть к убийцам Фати, и не только тем, кто уничтожил ее физически, а и к Богам, которые принесли ее в жертву в своей безжалостной игре. Да, в конце концов, какое мне дело до того, кто из них станет править в этом мире?!
Но Тогот гнал меня вперед, и где-то в самой глубине своего сознания я понимал, что он прав. Иначе, несмотря на свой зловредный характер, он не стал бы подвергать меня таким мучениям.
Новая волна боли обрушилась на меня, когда я уже добрался до креста. Вцепившись в каменный угол, я навалился всем телом, пытаясь удержать каменную громаду. Однако руки, испачканные кровью Фати, скользили по гладкому, полированному камню. Мне казалось, вот-вот — и кожа треснет, прорванная вздувшимися мускулами.
Еще одно усилие…
И неожиданно крест поддался, одновременно проворачиваясь на основании и ломаясь под тяжестью двух тел.
— Нет!!! — заорал Тогот, так, что у меня едва не лопнул череп. — Нет! — Его ментальный крик оказался таким сильным, что и я, вторя ему, невольно закричал, качнулся вперед, пытаясь ухватиться за скользкий камень и, потеряв равновесие, полетел следом за крестом… И тут мир для меня на мгновение раскололся. Я оказался одновременно в пяти местах. Нет, не одновременно. Мне казалось, что я попал в гигантский стробоскоп. Медленно поворачиваясь, одна картинка сменяла другую. То я падал на крест в подземном музее средневековой жизни в Стокгольме, мерз в ледяной воде Белого моря, стоял на турецком берегу, нежась в опаляющих лучах жгучего южного солнца, то вдыхал запах раскаленного камня храма на берегу Нила, то нежился в тени бамбуковой рощи. Видения сменяли одно другое. Я видел льды, медленно дрейфующие по черной, как уголь, воде, видел калейдоскоп разноцветных рыб, сплетающих узоры над дышащими жизнью кораллами, видел белые природные ванны с горячей пузырящейся водой, где, по легенде, получила вторую молодость Клеопатра, видел цветущие магнолии, парад слонов, и огромные чаши с золотыми рыбками… Щелк… Щелк… Щелк… и в промежутках между этими красочными видениями я видел ребро щербатого, залитого кровью креста. И с каждым щелчком он был все ближе и ближе. Я отчетливо видел каждую выбоинку на древнем камне. Капли крови, застывшие черными каплями смолы. Неужели я проделал этот долгий путь лишь для того…