Вдоль длинных бортов судна гребцы на скамьях орудовали тяжелыми веслами под монотонные песни, распеваемые рулевым на носу днями и ночами напролет. Это длинное плаванье прошло в полузабытье, словно кошмарный сон.
Я очнулся от оцепенения только тогда, когда после долгого и мучительного путешествия меня выставили на невольничьем рынке Города Солнца — столицы Антиллы. Палящие лучи прожигали мою непривычную к жаре кожу насквозь. Горло пересохло, а голова гудела. Вокруг я видел множество довольных, жирных, лоснящихся лиц, разглядывающих меня, словно редкую диковину. Покупатели торговались с купцом, привезшим меня на корабле. Он, недовольный ценой, ткнул меня палкой с хлыстом в спину, заставляя повернуться перед публикой. Тут я не выдержал и сорвался, преобразившись в зверя. Вопреки моему убеждению, что меня тут же прикончат, как только узнают, что я оборотень, моя трансформация вызвала в толпе ажиотаж и восхищенные вопли, цена взлетела. Работорговец был в восторге, ему удалось продать меня за десятикратную цену, а заодно и избавиться от неблагонадежного раба.
Мой покупатель по имени Кхот благодаря своему сходству с жирненьким кабанчиком вызвал у меня симпатию. Приземистый и лысый человек с большим пузом и блестящими маленькими глазками на смуглом лице оказался держат чем столичного цирка, где проходили бои гладиаторов. Мои способности к перевоплощению показались ему достойными для развлечения местной публики. Как я потом узнал, в Антилле не было оборотней, и я оказался редким экземпляром, который можно демонстрировать за деньги.
В сопровождении четырех солдат я со связанными руками волочился рядом с паланкином своего нового хозяина. Кхот, возбужденный предстоящей наживой, взахлеб рассказывал мне о своих недостойных конкурентах, которые теперь, конечно, умрут от зависти. Он благодушно выглядывал из белого паланкина, раскачивающегося в такт шагам четырех загорелых рабов, несших его. К своему ужасу, я разглядел на шеях рабов железные ошейники. Несколько поразмыслив, я, как мог с моими начальными знаниями антильского языка, объяснил владельцу цирка, что ошейник и другие металлические предметы, охватывающие мое тело, помешают преображению. Отчасти это было правдой, металл не останавливает трансформацию оборотней, но существенно мешает ей, делая этот процесс неконтролируемым и прерывистым. Кхот серьезно выслушал меня, покачал головой, повздыхал и сказал:
— Что ж, я не знаю, в чем нуждаются оборотни. Но, будь уверен, я предоставлю тебе все необходимые условия, чтобы ты мог зарабатывать для меня деньги.
Тогда, набравшись наглости, я ответил на ломаном антильском:
— Мясо, женщина, прогулки.
Кхот захохотал, и его живот, видневшийся в окно паланкина, долго колыхался в такт смеху, вызывая у меня самые аппетитные ассоциации — из-за морской болезни я давно не ел.
Пока мы шли, я, пользуясь случаем, с интересом разглядывал столицу Антиллы. Город Солнца — поистине прекраснейшее и величественнейшее зрелище! Город Солнца вожделенная мечта многих воинственных государств из-за легенд о его несметных богатствах — превзошел на деле самые невероятные рассказы.
Снаружи он был опоясан тройным кольцом высоких крепостных стен. Вокруг внешней стены проходил широкий ров, наполненный водой, по которому сновали бесчисленные лодки с местными жителями. Стены эти были отделаны орихалком и медью, сверкающими на солнце, вероятно, специально, чтобы дразнить иноземцев своим откровенным богатством. Еще два водных кольца проходили на некотором расстоянии друг от друга в середине города, деля его на три части. В центре располагался большой остров, на котором находились царские дворцы, главный храм и какие-то правительственные здания. В средней части между двумя кольцевыми каналами был жилой район для зажиточных граждан с прекрасно отделанными большими зданиями из белого, красного и черного камня.
Внешнее кольцо города, примыкавшее к внутренней крепостной стене, было отдано под различные хозяйственные, увеселительные и прочие строения. Здесь размещались трущобы ремесленников и бедных жителей, казармы военных, охранявших город, общественные купальни, лавки торговцев и рынки, самые различные мастерские и кузницы, таверны и гостиницы, тюрьма, а также несколько цирков, один из которых принадлежал моему упитанному хозяину. Внешний и внутренние рвы были соединены каналами, по которым осуществлялась доставка грузов. Множество мостов, переброшенных через эти каналы, тщательно охранялись заставами, не позволяющими праздному люду беспокоить зажиточных горожан из средней части города.
Когда мы, наконец, добрались до обширных владений Кхота, первым детом он направил меня в купальню для рабов. Там я испытал сильнейший шок — меня попытались побрить! Все они здесь старательно брились, и я понимал, что в такой жаркой стране в этом был определенный смысл. Но я не мог этого вынести, как и любой зверь, с которым бы попытались так поступить. Два раба-цирюльника, погибшие от моих клыков, вполне убедили в этом господина Кхота, который со знанием дела разглядывал их растерзанные тела, после чего сообщил мне, на какую сумму я нанес ему ущерб и с живостью поинтересовался:
— А на сцене перед зрителями ты сможешь это повторить?
— Я повторю это где угодно, только оставь меня в покое, — поспешно пообещал я, с ужасом посматривая на железные ножи, служившие антильцам бритвами. Но, видя в маленьких глазках Кхота сомнение, я прорычал ему в лицо: — Я дикий зверь, а не девушка! Побрить меня ты сможешь, только убив!
К моему удивлению, он не только позволил мне остаться в моем первоначальном виде, но и не наказал меня за убийство. Потом я понял, что на фоне других, чисто выбритых и намазанных сверкающей золотой краской гладиаторов, мои волосатые ноги и нечесаные космы придавали мне особый колорит, подчеркивая в глазах антильцев мое варварское происхождение. Впрочем, все дальнейшие месяцы Кхот не переставал ворчать, что я распространяю по его цирку блох, которые плодятся в моей шерсти, а другие гладиаторы начинали подозрительно воротить носы при моем появлении, хотя меня, как и других, заставляли ежедневно мыться.
Итак, мне предстояло выходить на бой с таким же, как я, рабом, и убивать его под свист и улюлюканье публики. Я был молод и самоуверен, и встреча с противником один на один — кто бы он ни был — меня не пугала. Что же до убийства, то мы, волки, привычны к мысли, что в любом бою с врагом один из нас должен погибнуть, либо он, либо я. Мне нужно было найти Морейн, поэтому я должен был жить.
Гладиаторы располагались в хороших сухих помещениях с выбеленными стенами и деревянными полами, спали на настоящих кроватях, которые я впервые увидел здесь в Антилле, сытно ели, ежедневно ходили в купальни — антильцы были просто помешаны на чистоте. В таких роскошных условиях мне не приходилось жить никогда. После моей пещеры рабские казармы антильского цирка казались мне царскими апартаментами. В свободное от тренировок и выступлений время мы могли заниматься чем угодно, конечно, в пределах циркового поместья. За его стены впускали только некоторых, пользующихся особым доверием гладиаторов. Я долго не мог попасть в их число.
Мои товарищи меня не любили и сторонились. Слава волколака сделала свое дело, никто не хотел общаться с оборотнем. Все знали, что тот, кто выходит со мной на бой, не имеет шансов выжить. По их мнению, это был нечестный бой. Зато у зрителей я пользовался неизменным успехом, а уж если им удавалось увидеть мое преображение, вырастающие клыки, проступающую шерсть, то овации длились бесконечно. Цирк Кхота затмил собой все другие и стал приносить ему огромные барыши.
Я побеждал безоружного человека только за счет лучшей реакции, стремительного прыжка и острых, словно кинжалы, зубов, которые неминуемо смыкались на шее противника. Кхот убеждал меня:
— Что за брезгливость? Разрезал горло, и все. Ты должен разодрать его, выпотрошить, сожрать на глазах у зрителей. Вот это будет зрелище! — и, видя мою насмешку, добавил: — Смотри, не подчинишься, я перестану тебя кормить, и тебе придется удовлетворить свой аппетит на арене.