И вот на арену вышли отряды горожан — в кожаных латах и шлемах, со щитами и дубинками. Во избежание членовредительства доспехи были набиты тряпьем (при этом все бойцы превращались в забавных толстяков), а дубинки оканчивались мягкими мешочками с песком. По традиции каждый цех выставлял по тридцать воинов, так что это соревнование включало и элементы тактики…
Горожане приветствовали бойцов дружным ревом, когда те проходили по периметру арены торжественным маршем. Члены цеховых братств старались перекричать друг друга, декламируя свои девизы — в этом они еще могли соревноваться, однако в последовавших за этим боях фаворит был известен заранее — с цехом кузнецов, выставившим на соревнование дюжих молотобойцев, конкурировать не мог никто. Представители других цехов соревновались между собой лишь в том, кто дольше и успешнее сопротивлялся признанным чемпионам.
Завершал первый день празднества так называемый «малый пир» — довольно скромный, поскольку все берегли силы для продолжения развлечений в последующие два дня. Тем не менее, столы, накрытые для знати в просторном зале Альхеллы, ломились от угощения. Поначалу все шло очень чинно и тихо — поздравляли Валента Гранлотского, в изысканных выражениях оценивали старания Лорда-хранителя, безупречно подготовившего все необходимое для столь прекрасного турнира. Постепенно, по мере употребления вина из серебряных кувшинов, разговоры становились все громче, дамы смеялись несколько визгливее, чем в начале… Затем всех позабавил принц Кадор-Манонг. Он, пошатываясь, встал с кубком в руке и, запинаясь и растягивая слова, начал произносить весьма длинный и вычурный тост «во славу всех добрых бойцов и на погибель мерзким колдунам с их отвратными змеями», но не договорив внезапно рухнул прямо на стол лицом в объедки. Под дружный смех добрых рыцарей и хихиканье их спутниц слуги, предводительствуемые пунцовой от смущения мадам Санеланой, потащили принца во двор — обливать водой…
Когда все отсмеялись, Лорд-хранитель, которому перед этим что-то пошептал король, поднялся и напомнил благородным гостям, что это всего лишь малый пир и что пора поднять последний тост в честь доброго короля Ингви. Затем гости разошлись в отведенные им покои — отдохнуть перед продолжением праздника.
На второй день празднества все вновь заняли свои места на трибунах и помостах — предстояли соревнования горожан в различных молодецких забавах. Наиболее популярные бои были уже позади, но предстояло еще немало интересного — борьба, кулачный бой, стрельба из лука. Эти соревнования продолжались с перерывами целый день и завершились ужином во дворце, еще более скромным, чем малый пир. Дворяне вновь собрались за длинным столом, но в этот раз никто не напивался — все берегли силы к последнему дню празднества, в некотором смысле самому трудному.
На третий день было назначено праздничное угощение — вся столица собралась на рыночной площади. За ночь трибуны разобрали на доски и собрали из них длинные столы. Эта операция была продумана заранее — трибуны были изготовлены с таким расчетом, чтобы потом превратиться в столы. Идея принадлежала королю, он же собственноручно набросал первые эскизы разборных помостов. Итак, с утра площадь стала заполняться народом. Горожане чинно, степенно рассаживались за столами, каждый цех на своем месте, дворяне — за своими столами на невысокой рампе — так, чтобы находиться выше простолюдинов, но все же не на много — чтобы пиршество оставалось всеобщим. Вдоль столов потянулись вереницы слуг и молодых подмастерьев с блюдами и подносами в руках — пир начинался…
После нескольких официальных здравиц в честь короля пир как бы распался на несколько частей — где-то гости уже напились и весело горланили и хлопали друг друга по плечам, где-то еще чинно закусывали, не забывая произносить речи перед каждым опорожнением кубков, дворяне вновь принялись обсуждать подробности турнира, Ингви увлеченно слушал рассуждения подвыпившего Кендага, сравнивавшего мастерство в стрельбе из лука орков и стрельбу горожан, которую они наблюдали вчера.
Кое-где между столами горожане уже пускались в пляс — многие принесли с собой на праздник свои музыкальные инструменты. Постепенно все собравшиеся на площади как бы вновь объединились — поскольку все достигли определенной степени опьянения и веселья. Разделение на цехи и братства нарушилось, толпы веселых краснолицых людей переходили от стола к столу, не чинясь пили из чужих кубков, закусывали, шутили, пели…
Веселье было в разгаре… Внезапно на площади послышались громкие крики. Все пирующие сразу засуетились, вскакивая и озираясь в поисках причин шума.
По площади неслись двадцать-тридцать оборванцев — орали, улюлюкали, расталкивали празднично одетых горожан и горожанок, хватая со столов что попало. Все горожане застыли, ошеломленные, никто не пытался схватить хулиганов, наоборот — те выглядели настолько грязными и отталкивающими, что их инстинктивно сторонились, давая дорогу… Первым опомнился король, метнувший в спины убегавших оборванцев какой-то маленький предмет. Движение сопровождалось заклинанием. К этому времени почти все воришки уже успели скрыться в выходящих на площадь улицах и заклинание настигло лишь одного — оборванец рухнул как подкошенный, забившись в невидимых путах. Ингви, сопровождаемый тревожно перешептывающимися за его спиной дворянами, двинулся к упавшему, толпа горожан расступалась перед ним. Взмахом руки демон освободил пойманного воришку от действия колдовства, тут же того схватили слуги и поставили на ноги.
— Ну, мерзавец, отвечай — кто вы такие? Для чего вы это затеяли?
— Дак это, — схваченный напустил на себя придурковатый вид, — мы это… праздник, значит, в городе. Мы это, мы с Северной стороны, мы на праздник пришли — за угощением…
В это время то тут, то там на площади стали раздаваться крики — кто-то орал, что у него пропал кошелек, какая-то горожанка пронзительно вопила, что у нее исчезла брошь с настоящим рубином, у другой срезали с платья дорогую бахрому, огромный дородный дядька — главный мастер цеха кузнецов — ревел, что лишился серебряного кубка, выигранного позавчера его молодцами, «из которого пил только что». Все стало ясно — пока оборванцы отвлекали внимание, другие, хорошо одетые воришки смешались с праздничной толпой и выполнили свою часть «работы».
— Ну, что ж, — тихо промолвил король, обращаясь к пойманному преступнику, — ступай к себе, на свою Северную сторону и передай вашим главным, что вы оскорбили меня и теперь я осудил вас на смерть. В течение двух месяцев думайте и ровно через два месяца — день в день — на эту самую площадь пусть явятся с повинной головой те, кто хочет жить. Остальные будут казнены в тот же день… Ну, чего ты ждешь? — воришка, которого уже никто не держал, нерешительно топтался в центре пустого круга среди собравшихся со всей площади людей.
— Дак это… в тюрьму…
— Я же тебе сказал — никакой тюрьмы. Те, кто не явится сам через два месяца на мой суд — будут казнены. И ты мне не нужен сейчас — я убью тебя вместе с остальными. Ступай!..
Конечно, праздник был безнадежно испорчен. Вновь начать веселье так и не удалось, впрочем никто особенно и не пытался это сделать. Тем не менее, дворяне собрались вечером на «большой пир». Это грандиозное кормление с не менее грандиозной попойкой для знати Альды должно было, по замыслу организаторов торжеств, венчать трехдневный праздник. Когда все собрались за столами, появился король и пир начался. Поначалу дворяне, находившиеся под впечатлением недавней неприятной сцены, сидели тихо и вели себя неестественно сдержанно, однако, по мере употребления дорогих вин из королевских подвалов, веселье начало набирать обороты. Вскоре зал наполнился веселым гомоном — привычка к беззаботному веселью при малейшей возможности взяла свое. Рыцари вновь принялись обсуждать турнир (тема оказалась неисчерпаемой), многие шутливо укоряли сэра Валента в несдержанности, тот воспринимал это как похвалу и застенчиво улыбался. Спустя некоторое время дамы, согласно старинному обычаю, покинули зал. Предстояла кульминация благородного веселья — суровая мужская попойка, в ходе которой многим дворянам предстояло оказаться под столом, поскольку «большой пир» не предусматривал обливания захмелевших водой во дворе. Более того, напиться вусмерть сегодня — проявление доблести и подлинно рыцарской удали.